Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

Племянник эмира считал, что если на людей простого склада это наблюдение распространяется полностью, то человеческие экземпляры типа Маулана Задэ они вряд ли могут потрясти.

Поскольку разговор-допрос должен был носить характер строго тайный, Хуссейну пришлось ограничиться минимальной охраной. Глухонемой носитель опахала сменил свой веер на бамбуковой палке на длинное копьё, Масуд-беку было велено повесить на пояс два кинжала вместо одного. Сам эмир тоже кое-что прятал в широком рукаве своего халата. В добавление к этому бывшего сербедара заключили в колодки, дабы связать не только движения его рук, но и движения ног. Хуссейн слишком хорошо помнил об отрубленных головах Буратая и Баскумчи и не хотел себя подвергать и малейшему риску.

Маулана Задэ внесли в камеру пыток и в скрюченном состоянии поместили на полу в нескольких шагах перед балхским правителем.

— Клянусь священным камнем Кааба [57] ...священным камнем Кааба... — В храме в Мекке (Аравия) хранится в одном из святилищ «чёрный камень», особо почитаемый мусульманами. , вот в таком виде ты мне даже приятен, висельник.

Сербедар, даже находясь в описанном положении, умудрялся сохранять в своём облике что-то напоминающее о чувстве собственного достоинства.

— Ну, говори, для чего ты явился сюда? Подсматривать, подслушивать? Хотел выяснить, что происходит в славном городе Балхе, да?

— Для этого не надо было сюда являться. Вряд ли есть в Мавераннахре, Хорасане и даже в Индии человек, который бы не знал о твоей великой стройке.

Хуссейн самодовольно откинулся на подушки и заявил голосом очень уверенного в себе человека:

— Правильно.

— И должен сказать, хазрет, молва ничуть не преувеличивала того, что я увидел на самом деле.

— Ты пытаешься говорить мне приятные слова, надеешься этим разжалобить меня? Ты глуп, если надеешься.

— Нет, не для этого я прибыл сюда.

— А для чего? Отвечай, и не уклончиво. Я и так потерял с тобою слишком много времени.

— Я прибыл, чтобы служить тебе.

Глаза эмира удивлённо раскрылись. Он явно не верил в то, что правильно понял сказанное.

— Слу... служить?! Ты?! Мне?!

Маулана Задэ попробовал кивнуть, но ему помешала колодка, сдавливавшая и руки и шею.

— Именно я, именно тебе, хазрет.

Хуссейн повертел головой, как бы высвобождая шею из тисков воротника.

— Ты так говоришь, поскольку уже давно перешёл предел дерзости и заработал себе самую мучительную смерть, какую только можно себе представить, и думаешь, что можешь говорить отныне мне всё, что тебе заблагорассудится?

— Совсем о другом я думаю, хазрет.

Масуд-бек, стоявший за спиною эмира, сделал пленнику знак рукою, чтобы скорей переходил к делу.

— Я думаю о том, что не только погонщики верблюдов и купцы ведут сейчас речь о том, какие стены вокруг Балха воздвиг эмир Хуссейн. Не только водоносы и райаты восхищаются рассказами о том, каким прекрасным и неприступным будет балхский хиндуван.

Хуссейн прищурился и склонил голову набок.

— Ни болтовня погонщиков, ни восторги городской черни тебе не страшны.

— Не страшны. Но ты хочешь сказать, что кого-то я всё же должен опасаться?

— И ты прекрасно знаешь, кого именно. Твоего давнишнего друга и даже, кажется, брата.

Хуссейн возмущённо хлопнул себя ладонями по коленям, отчего из правого рукава вылетел на каменный пол тонкий короткий кинжал. Звеня и подпрыгивая на каменном полу, он подлетел к самым ногам пленника. Все замерли. Ноги Маулана Задэ были свободны только ниже колен. Сербедар напряг правую и куцым, но резким движением загорелой ступни отбросил кинжал далеко в сторону. Собственно, он при всём желании не смог бы воспользоваться тайным оружием эмира — это всем было ясно, но Хуссейну понравился поступок пленника.

— Друга, брата... Но Тимур, и это всем известно, ведёт в Самарканде строительство почище моего.

— Чингисханово установление запрещает возведение стен вокруг городов и особенно строительство городских цитаделей... — начал было вмешиваться в разговор Масуд-бек, но его прервали.

— То есть как это? — вспылил Хуссейн. — Мне оно запрещает, а ему нет?!

— Все законы действуют до тех пор, пока живы люди, готовые им следовать, — сказал Маулана Задэ.

— Не говори загадочными фразами, я не выношу, когда со мною так разговаривают!

— Я только хотел сказать, хазрет, что в Мавераннахре есть люди, которые считают, что в этом отношении вы не равны с твоим бывшим братом. Они до такой степени потеряли стыд и ум, что пришли к выводу, что Тимуру не только можно, но и надлежит заниматься укреплением Самарканда, тогда как тебе подобные шаги в отношении Балха следует запретить.

— Запретить?!

— Именно.

— И кто они, эти люди?

Маулана Задэ непритворно вздохнул:

— К сожалению, их довольно много. Правители Шаша, Ходжента, Отрара, Тавриза, Бухары... Только худован-задэ из Термеза придерживается той точки зрения, что все владетели Чагатайского улуса должны быть равны пред словом Чингисхана.

Хуссейн нахмурился:

— Твои сведения верны?

— К несчастью.

Масуд-бек снова попытался стать участником разговора:

— Тимур присылал в Балх людей с советами прекратить строительство. Но как можно было таким советам последовать без того, чтобы не признать его верховенства над собой. Он даже намекал, что вступит в союз с Кейхосроу, если его предупреждения не возымеют действия.

Маулана Задэ усмехнулся:

— Для меня в этом не было бы ничего удивительного, ибо сношения меж ними постоянны.

Эмиру Хуссейну разговоры именно на эту тему были особенно неприятны, он даже не удержался от того, чтобы поморщиться, и тут же переменил тему:

— Служить, ты сказал, да?

— Сказал.

— А в чём может заключаться твоя служба? Как ты сам, наверное, догадываешься, мне не хотелось бы иметь такого человека, как ты, подле себя. Ведь может статься, что на самом деле в твоей голове никакая не служба, а желание меня зарезать, когда я проникнусь к тебе доверием и стану неосторожен. Ты на это рассчитывал, признайся?

Маулана Задэ шумно хмыкнул, настолько громко, что по-восточному этикету проявил настоящую непочтительность.

— Отчего мне хотеть твоей смерти, хазрет, только от того, что ты когда-то хотел моей? Жизнь изменчива, и те, кто когда-то были близ сердца, становятся далеки, как горы северных стран. Тебе разве не приходилось встречаться с такими историями, а, хазрет?

— Очень редкие из людей, находящихся при мне, имеют данную мною привилегию задавать мне вопросы. Не усугубляй своими речами собственной участи, она и так плачевна.

— Припадаю к стопам твоим, хазрет. Просто иногда отвечая вопросом на вопрос, о большем даёшь представление спрашивающему, чем в тех случаях, когда отвечаешь по правилам. А что касается той службы, что я Мог бы тебе сослужить, то замечу, что конечно же не надеялся я, что ты так наивен и доверчив, чтобы оставить меня при своей персоне. Я прошу службы вдали от твоего дворца. И в том месте, где она тебе ныне более всего необходима.