Александр Сегень - Тимур. Тамерлан

— Где же это место?

— В шатре Тимура.

Хуссейн подёргал ноздрями. Уже не первый раз за время разговора собеседник огорошивал его слишком резкими поворотами своей речи. Такому тучному и основательному человеку, как балхский эмир, это никак не могло понравиться.

— Я объясню сейчас подоплёку моих слов. Но объяснение опять пойдёт не по прямому пути, я умоляю уделить мне толику внимания и терпения.

Маулана Задэ перевёл дух, возражения не последовало, он мог продолжать.

— Тимуру непостижимым образом удалось объединить вокруг своих замыслов очень многих владетелей Мавераннахра. Они готовы поддерживать его во всех начинаниях. Самых ретивых я тебе уже перечислял. Тавриз, Шаш, Бухара... И знаешь, что здесь самое поразительное? Я встречался с некоторыми — они понимают, чего им будет стоить их подпадание под власть того, кто возвысился неимоверно в Самарканде. Понимают, что им придётся поделиться частью власти, и всё же идут на это.

Хуссейн слегка наклонился вперёд. Наконец-то этот разбойник заговорил о вещах, которые его всерьёз интересовали.

— Что-то сломалось в головах. Семя чингисидово выродилось, будущее этого блистательного рода представляется мне ужасным. Но не это занимает меня больше всего. Я бы мог безропотно проглотить свои слёзы и похоронить горестный плач по потомству Потрясателя Вселенной в недрах сердца своего, когда бы на место верховного душителя, на место главного палача выдвигали кого-то другого, а не Тимура.

Огладив свою бороду рукою, унизанной перстнями, Хуссейн поинтересовался:

— Когда ты успел возненавидеть своего тайного друга? Помнится, были времена, когда ты оказывал ему большие услуги. Спас семейство и прочее...

— Не хочется в присутствии столь высокомудрых собеседников говорить вещи, которые вертятся на языке у любого болтуна. Но сказать придётся. Как враг может с течением времени сделаться другом, так и друг по прошествии лет и дней может превратиться во врага.

— Наоборот, — сказал Масуд-бек.

— Что наоборот? — одновременно спросили Маулана Задэ и Хуссейн.

— Вторую часть изречения нужно поставить на первое место, а первую на второе.

Эмир раздражённо махнул чётками на племянника и велел сербедару говорить далее.

— Ты прав как никогда, хазрет, напоминая мне о тех временах, когда я совершал во имя Тимура деяния, на которые не был способен ни один из его друзей и нукеров. А он прогнал меня. Ведь если ты не забыл о том, то я не забыл тем более. А он выгнал меня как собаку. Издавна, очень из далёких времён идём мы с ним соседними тропинками. И почти всегда вели они в одном направлении, не один и не два раза пересекались, и горько мне теперь сознавать, что разошлись отныне навсегда.

— Проще говоря, ты рассчитывал, что Тимур оценит твою преданность и хитроумие и сделает тебя своим визирем?

— А он сделал визирем Байсункара, этого простака, — усмехнулся Масуд-бек.

— Байсункар не был мне соперником. Тимур его любил, ценил его преданность, но никогда не пускал в глубины своего сердца, не делился своими самыми тайными мечтами о будущем. И не потому, что не доверял, просто Байсункар как был, так и остался простым нукером, которого возвысили за личные воинские подвиги и сделали потом визирем, потому что он стал калекой. Он ведь хромает почти так же, как сам Тимур, только на левую ногу. Вот и весь секрет его возвышения.

Хуссейн злорадно усмехнулся:

— Теперь понятно. Кажется, при Тарагаевом сыне появился кто-то, кто истинно завладел его сердцем, и ты понял, что отставлен и отринут не на время, а навсегда.

Маулана Задэ закрыл глаза и опустил голову.

— Кто этот человек? — спросил эмир.

— Его зовут Береке. Одни говорят, что он сын бывшего худована-задэ из Термеза, другие утверждают, что он родом прямо из Мекки. Что он прибыл оттуда специально, дабы вручить Тимуру какие-то тайные и очень древние знаки, которые подтверждают его право на власть над всеми правоверными Чагатайского улуса и землями, к нему прилежащими.

— Лучше пусть правы будут первые, — задумчиво сказал Масуд-бек, — я уверен, что слух о прибытии этого Береке из Мекки сам Тимур и распускает, чтобы поднять свой авторитет. Не потому ли к нему примкнули все мелики и худован-задэ, что наслушались этих разговоров.

Маулана Задэ покачал головой, насколько ему позволяли деревянные скрепы колодок.

— Возблагодарил бы я Аллаха, когда бы это было так.

— Ты хочешь сказать... — начал было Хуссейн, но Маулана Задэ позволил себе перебить его:

— Если Тимур начнёт против тебя войну, все владетели Мавераннахра поддержат его и войну ты проиграешь, хазрет.

Волна гнева вновь поднялась в душе эмира.

— Ты явился для того, чтобы об этом мне поведать?

— Нет, я явился к тебе, чтобы сообщить, что, несмотря на всё сказанное выше, у тебя есть способ совладать с твоим бывшим братом. И есть человек, который знает этот способ.

— Себя имеешь в виду?

— Да, хазрет.

— Ты знаешь, как убедить медиков и худован-задэ отложиться от Тимура?

— Нет, я не знаю, как это сделать.

— Наверное, ты знаешь, как построить моё малое войско, чтобы оно побило большое войско Тимура.

— И это мне неизвестно.

Хуссейн и Масуд-бек переглянулись.

— Тогда объяви, что известно тебе и что в твоих силах, хитроумный сербедар.

— Только что я громко возмущался тем, что все сильные и богатые люди Междуречья готовы безропотно вручить своё будущее Железному Хромцу.

— Железному Хромцу? — встрепенулся Хуссейн. — Так его теперь называют?

— Именно так.

— И давно?

— После того, как он изрубил чагатаев возле Шаша. Так вот, я возмущался из-за предпочтения, оказываемого Тимуру, но если говорить честно, то выбран он не зря.

— Что значит — не зря?!

— Это значит, что второго такого в Междуречье нет. Он сердце и ум наметившегося объединения, а что происходит с человеком, как бы ни был он велик и силён, когда его поражаешь в самое сердце?

Хуссейн и Масуд-бек снова обменялись короткими понимающими взглядами.

— Ты хочешь убить Тимура?

— Да. И когда я убью его, в Мавераннахре воцарится хаос. Каждый считает себя достойным занять первенствующее положение, когда мёртв истинный предводитель. Угроза твоему благополучию в Балхе рассеется, как утренний туман над арыком. И более того, даже может так случиться, что они попросятся под твою руку, ибо все помнят, что ты был единственным достойным противником Тимура.

Картина была настолько заманчивой, что даже самовлюблённый Хуссейн поверил в неё не сразу и не полностью.

— Не будем сейчас об этом говорить, ибо это дела дней Отдалённых. Лучше объясни мне, как ты собираешься добраться до его горла. Или это не обязательно будет горло, может быть, ты убьёшь его в спину?