Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

А Пров Никитич сурово оглядел замершее застолье, прикрыл глаза и повел сказание дальше, слегка раскачиваясь и перебирая струны узловатыми пальцами:

Как под славным под городом под Киевом,

Да на тех на степях на Хазарскиих,

Как стояла там застава богатырская…

И служили там атаман Илья Муромец,

да податаман Добрыня Никитич,

да есаул Алеша Поповский сын,

да Гришка Боярский сын,

да Васька Долгополый,

оберегали они Русь от набегов степняков.

Вот как едет Добрыня полем чистыим,

В чистом поле узрел ископоть велику,

Ископоть велику — в полпечи она.

— Это кто же тут, в поле чистоем,

Проезжал, заставу минуючи?

А дальше рассказывалось, как Добрыня Никитич встретился в чистом поле с Жидовином-богатырем и еле унес от него ноги. Прискакал на заставу, перепуганный, судили-рядили, кому ехать на бой с чудо-богатырем, — все оказались слабы супротив него.

И поехал Илья Муромец.

И долго они бились в чистом поле, и стал одолевать враг Илью Муромца, и на землю повалил его, насмехаться стал и нахваливаться, и собрался уж зарезать его, но…

От родной земли силы прибыло

У Ильи зараз втрое-четверо:

Он махнул врага в груди белыя,

Пал нахвальщина на сыру землю,

Во сыру землю допояс ушел.

По плеча отсек Илья голову,

Буйну голову, богатырскую,

На копье ее да насаживал,

На нее взирал и дивился он:

— Сколь ни езжу я во поле во чистыим,

А таковского чуда не видывал…

Некоторое время молча перебирал струны Пров Никитич, опустив голову, задумавшись, затем, очнувшись, заговорил снова:

А послушайте, вы, да честной народ,

Вы, честной народ, люди русские,

Что скажу я вам по-старинушке,

Как отцы-деды наши сказывали:

Коли туча-чернь надвигается,

Коли гром гремит и молонии

Из-под туч в сыру землю падают,

Коли ворог злой собирается

На святую Русь, нашу отчину,

Да вы встаньте все, ополчитися,

Как деды наши ополчалися,

Как бывало встарь на святой Руси,

На святой Руси, нашей отчине,

На врага вставал воин к воину,

Богатырь к плечу богатырскому,

Чтобы во поле, поле чистыим,

Постоять за честь земли русския,

Да за волюшку, волю вольную…

А мы, слабые, а мы, сирые,

Станем Господа да за вас молить,

Чтобы дал он вам силу сильную

Победить врагов окаянныих

И домой с победой вернутися,

Ко женам своим, детям малыим…

Да пребудет над вами от Господа

Его воля и благословение.

И долго еще, после того, как отзвенела струна и затих надтреснутый голос сказителя, стояла благоговейная тишина, никто даже шелохнуться не смел, ни закашляться, лишь слышались тихие воздыхания женщин, чьи сыновья где-то далеко от дома ломают военную службу.

— Господи, боже наш, — прошептала Агафья Федотовна, омахивая живот свой мелким крестом, — только бы войны не было.

Анатолий Касьянович поднялся и, держа на блюде чарку с водкой, накрытую ломтем черного хлеба, подошел к сказителю, поклонился с достоинством и произнес:

— Милости прошу, дорогой Никитич, откушай.

Старик принял чарку, слегка склонил белую голову, степенно выпил водку, занюхал хлебом, потом отломил кусочек и стал жевать, с детским любопытством поглядывая на окружающих его людей.

И все враз зашевелились, точно получили наконец на это разрешение старца, а со двора донесся чей-то обиженный плач.

Верочка вздрогнула, с испугом глянула на Николая.

— Спит он, спит, — тихо ответил на ее взгляд Николай, препоручивший сына сестре Лизавете.

Взвизгнули меха гармошки, балалайка зашлась длинным перебором, гости полезли из-за стола, затопали, разминая ноги, а на широких мостках, ведущих от крыльца к хозяйственным пристройкам уже и бубен звенит, и жалейка выводит плясовую, и кто-то лихо выстукивает трепака.

— Ах, как хорошо! — говорит Верочка, прижимаясь к плечу Николая. — Никогда не думала, что былина так может увлечь. Неужели это сохранилось с тех самых пор? Даже не верится.

— Ну что ты! — обиделся Николай. — Из самой Москвы приезжали, записывали. Говорили, что эти былины еще от Олега Вещего берут свое начало. Или даже раньше.

— И все-таки, милый, на душе как-то тревожно. Почему сейчас — и про тучи черные, про то, что надо вставать и идти на смерть? Неужели это просто так, без всякой задней мысли? Боже мой, я не верю в чудеса и всякие там предсказания, а тут вот… А ты сам? — заглянула Верочка в глаза Матову? — Тебе не страшно?

— Ну что ты? Все эти былины об одном и том же: сражения, битвы с чужеземцами. Видимо, в ту пору вторжения чужих племен ждали всегда, а былины и сказания о богатырях как бы призывали к постоянной бдительности. Но это же все в прошлом! — тихо воскликнул Матов. — Нынче совсем другие времена! И армия у нас совсем другая! Пусть только сунутся!

Верочка встряхнулась и тут же расцвела улыбкой:

— Извини, милый: на меня что-то нашло. Пойдем посмотрим, как пляшут, — и потянула Матова за рукав гимнастерки.

Сталин порывисто поднялся из-за стола и, будто обессилев, снова сел, слепо шаря пальцами по наглухо застегнутому воротнику светло-зеленого френча. Лицо его, изрытое оспой, и без того серое, посерело еще больше, на щеках выступили красные пятна, губы вздрагивали и кривились, обнажая прокуренные зубы, глаза, казалось, не знали, на чем остановиться.

Нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генерального штаба Красной армии генерал армии Жуков, два сияющих обритыми головами здоровяка, молча смотрели на Сталина, явно не понимая, чем вызван его гнев. Ни Тимошенко, ни тем более Жуков еще никогда не видели Сталина таким разъяренным. Было бы понятно, если бы Сталин дал волю своему гневу вчера, потому что именно вчера на Центральном аэродроме столицы, а это рядом со стадионом «Динамо», приземлился немецкий самолет Ю-52, никем не замеченный и никем, разумеется, не атакованный. Однако вчера Сталин выслушал объяснение Тимошенко по поводу случившегося внешне спокойно, а сегодня, едва Тимошенко напомнил о злосчастной записке с проектом директивы, поданной Сталину еще неделю назад, как Сталин изменился в лице, начал кричать и через слово сыпать отборнейшими ругательствами.

Записку, названную авторами «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», составили офицеры Генерального штаба: начальник оперативного отдела генерал-майор Ватутин и его заместитель полковник Василевский. Составили исключительно по своей инициативе. Записка отражала высказывания Сталина на вечере выпускников академий — в том смысле, что не надо ждать, когда Германия нанесет свой удар по СССР, а надо упредить этот удар мощным и концентрированным ударом всех родов войск Красной армии в самое ближайшее время, иначе, исходя из сложившейся ситуации на западных границах, будет поздно. Однако передали записку Сталину Тимошенко и Жуков, одобрившие ее, посчитавшие, что именно такой реакции на свои высказывания Сталин и ждет от командования вооруженными силами страны. Тем более что совсем недавно он о том же самом говорил и Жукову, требуя от него уделить планам упреждающего удара самое пристальное внимание.