Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

— Какие изменения в германских войсках произошли в ближайшие дни на нашей границе? — спросил Сталин.

— Известно, что немцы продолжают снимать некоторые танковые и пехотные дивизии и перебрасывать их на Запад, — поднял Шапошников голову и посмотрел на Сталина. — Туда переброшена почти вся бомбардировочная и истребительная авиация. Часть транспортной. А также зенитная артиллерия. Но склады с боеприпасами и горючим остались на месте. Возможно, в качестве резерва.

Шапошников замолчал, снова уставившись в карту. Это была обычная географическая карта Западной Европы, только более подробная, чем те, какие можно купить в любом книжном магазине. Сталин тоже с минуту смотрел на карту, затем спросил:

— У вас что, других карт нет?

— Нет, товарищ Сталин. Не заказывали. В виду отсутствия острой необходимости. Но в картографическом управлении подробные карты имеются.

— Генштаб должен иметь подробнейшие карты любого уголка земного шара. И не тогда, когда возникнет острая необходимость, — произнес Сталин в несколько повышенном тоне.

— Будет исполнено, товарищ Сталин, — еще ниже склонил голову Шапошников.

Он промолчал о том, что Сталин практически разогнал Генштаб после первых неудачных попыток прорвать «линию Маннергейма», решив, что во всем этом виноваты именно штабисты, которые не так спланировали операцию и не все предусмотрели. От былого Генштаба осталась едва ли половина, и многие направления имели так мало людей, что не успевали отследить даже ту информацию, которая поступала по линии разведки. Напоминать об этом Сталину было опасно. Да и не имело смысла: Сталин свои ошибки не признавал, полагая, что ошибались другие, хотя, подводя итоги «финской кампании», наградил многих, даже Мерецкова, который самоуверенно пообещал покончить с финнами в течение месяца, а потом все собственные просчеты свалил на Генштаб. Оставалось ждать, что сама жизнь заставит Сталина изменить мнение о роли Генштаба в управлении армией, что он перестанет смотреть на его специалистов, как на дармоедов, уклоняющихся от службы в войсках. При этом необходимо потихоньку расширять штаты Генштаба, пользуясь новыми заданиями, получаемыми от Сталина, на которые всегда можно сослаться при случае. Шапошников умел ждать и делать кое-что тихой сапой.

— Докладывайте мне каждый день о ходе военных действий на Западе, — приказал Сталин, и Шапошников тут же решил, что надо будет создать специальный отдел для сбора и анализа информации, поступающей с Западного театра военных действий, и даже не при Генштабе, а при Главном разведывательном управлении. Тогда у Голикова появится стимул для сбора информации о действиях сражающихся сторон и анализа этих действий.

А Сталин, попыхав трубкой, добавил:

— Завтра заседание Политбюро в полном составе. Всех, здесь присутствующих, прошу быть на этом заседании. — И слегка отодвинул от себя карту, давая этим понять, что разговор окончен.

Все потянулись вон из кабинета.

На другой день Ворошилов был снят с должности наркома обороны и поставлен во главе мало что значащего Комитета обороны. Наркомом обороны стал маршал Тимошенко. Жуков был назначен командующим Киевским особым военным округом, самым большим и самым вооруженным округом страны. Ему было присвоено звание генерала армии. Предполагалось, что именно в направлении Украина — Донбасс — Баку, немцы, если они начнут войну против СССР, нанесут свой основной удар. Осенью был снят с должности начальника Генштаба Шапошников. Его заменил Мерецков. Никто из снятых не пострадал, если не считать самого снятия, и это было то новое в кадровой политике Сталина, которое одних настораживало, других пугало, третьих обнадеживало.

На Украине май — самый цветущий, самый благодатный месяц. Уже поднялись яровые, вот-вот заколосятся озимые. Сады, если смотреть на них из иллюминатора самолета, похожи на бело-розовые облака, застывшие в раздумье над поверхностью зеленеющей земли. Все рвется к жизни, во всем видна гармония и вековечный порядок. Во всяком случае — если смотреть на землю сверху. Увы, сверху не все видно.

Командующий Киевским особым военным округом генерал армии Жуков возвращался в столицу Украины со штабных учений, которые проводились в северо-западной части республики. Вместе с ним в самолете начальник штаба округа генерал Пуркаев. Он сидит напротив за откидным столиком, что-то пишет в большом блокноте наливной ручкой. Он все время что-то пишет, пишет и пишет. И в штабе, и на учениях — везде. То ли у него память плохая, то ли это такой способ докапываться до истины, то ли потому, что он начальник штаба и для него это нормальное состояние.

Ревут самолетные моторы, что-то назойливо дребезжит в салоне, приспособленном для работы вечно занятых людей. Иногда машина проваливается в воздушную яму, затем карабкается вверх, отчаянно цепляясь за воздух лопастями пропеллеров. Тогда Пуркаев замирает и ждет, чтобы не сделать помарки в своем блокноте. Говорить при таком шуме совершенно невозможно, разве что кричать. Да и нет нужды в разговорах.

Генерал Жуков сидит в кресле, сложив на животе руки, надвинув фуражку на глаза. Писать он не любит, да и с грамотой у него не все ладно. Тем более что есть кому писать и без него. Тяжелое лицо генерала неподвижно, на нем застыло выражение брезгливости и раздражительности. Это выражение держится на нем почти с тех самых пор, как только Жуков вступил в должность командующего округом: всё, с чем он сталкивался на новом месте службы, было не по нем, все раздражало, хотя еще год назад, до Халхин-Гола, такие же люди, с такими же взглядами и способностями, такие же порядки в армии ничего подобного в нем не вызывали. Видимо, нужно было пройти в монгольских степях ту суровую школу боев, борьбы с расхлябанностью и разгильдяйством, с невежеством многих командиров всех рангов и степеней, с их раздутым и давно устоявшимся самомнением, чтобы взглянуть на армию совершенно с других позиций и даже другими глазами. Но самое ужасное — исправить большинство из этих командиров, под командованием которых находятся сотни тысяч людей, изменить их взгляды на воинскую службу может лишь жестокая действительность. А некоторых, как того горбатого, исправить сможет лишь могила.

Перед поездкой на учения Жуков посмотрел личные дела командиров дивизий, корпусов и командующих армиями и во многих из них нашел одно и то же: предан коммунистической идее, партии и советской власти, хотя в политических вопросах разбирается слабо, смел и решителен, но теряется в сложных ситуациях, прямолинеен, не способен поспевать за событиями. И далее выводы: может командовать батальоном (полком, дивизией, корпусом), но не выше. А командуют, несмотря на такие характеристики, как раз «выше». И не снимешь ведь с должности: не ты ставил, не тебе и снимать. Разве что со временем. А есть ли оно, это время? И сколько его осталось? И дадут ли снять? Многие из этих командиров поднялись наверх благодаря репрессиям командного состава Красной армии, а не своим знаниям и способностям, а еще потому, что воевали вместе с Буденным и Ворошиловым в гражданскую войну, с тем же Тимошенко, и сумели сохранить с ними приятельские отношения. Но характеристики на них писали не Буденный с Ворошиловым, а как раз те, кто попал в жернова репрессий. Неглупые, между прочим, были люди. Хотя иные тоже особыми дарованиями не блистали. Но ученые мужи утверждают, что даровитых людей вообще не так уж много — разве что один на тысячу. Только поэтому даровитым людям прорваться сквозь серое окружение и заявить о себе не так-то просто. И часто именно это окружение бывает повинно в преждевременной гибели непохожих на нее людей. Но это в теории. А на практике… на практике сам черт не разберет, кто, что, как и зачем. Мог и он, Жуков, уйти вслед за многими и превратиться в прах. И тоже не поймешь, почему и зачем. Говорили, что кругом враги народа, пробравшиеся на высокие должности. Может, и были такие, но уж точно — он врагом никогда не был и не мог быть. А многие и многие другие? Вполне возможно. Но далеко не все. Наконец, эти многие тысячи серости и есть народ, которым надо руководить, как-то с ним уживаться, потому что других нет и неоткуда взять. Более того, без них ничего сделать нельзя, без них ни одно дарование ничего не стоит, именно этот народ время от времени выталкивает из своей среды таланты и гениев. Но ориентироваться на них нельзя. Ориентироваться надо на эту серость. Следовательно, часть ее надо воспитывать, учить, другую часть принуждать к определенному комплексу поведения в тех или иных условиях. Только тогда получится нужный результат. А коли так, остается только одно: требовать с каждого по полной мере, и даже сверх меры, заставить учиться, а если не способен, тогда… тогда не выше батальона и прочее.