Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

— Собственно говоря, я все сказал, товарищ Сталин… если иметь в виду данную кинохронику. — Жуков замолчал на несколько секунд, но никто не проронил ни слова. И он продолжил: — Если же сравнивать наши войска с немецкими, то не трудно заметить, что немецкие войска более механизированы, пехота на большие расстояния почти не передвигается пешком, а это позволяет немецкому командованию быстрее маневрировать своими силами. Наконец, немцы используют при наступлении крупные танковые соединения. Особенно на участках прорыва. Дивизии и даже корпуса. В этом есть нечто общее с боями в Монголии. Однако наши танковые соединения не идут далее бригады, что вполне удовлетворило нас в тех боях, но никак не удовлетворит в боях грядущих…

— Этот вопрос уже стоит на повестке дня, — торопливо перебил Жукова Ворошилов. — Все упирается в наличие танков и соответствующих кадров для комплектации крупных соединений.

— Танки у нас есть, — повернулся Жуков к Ворошилову всем своим крепко сбитым телом. — Но они распылены по пехотным дивизиям и корпусам, исполняют там вспомогательную роль. Этому же мы учим наши войска. А надо учить вот этому! — Жуков энергично ткнул пальцем в направлении экрана, на котором беззвучно горели дома и бежали куда-то люди.

— Бегать от врага учить не надо, — послышался звонкий голос Хрущева, первого секретаря компартии Украины. — Учить надо побеждать врага малой кровью на его территории, как учит нас товарищ Сталин.

— Товарищ Сталин не военный, — тихо прозвучал в полумраке голос Сталина. — Товарищ Сталин сам учится у военных. А товарищ Хрущев, судя по всему, уже научился…

— Я только хотел сказать…

— Мы поняли, товарищ Хрущев, что ты нам сказал. Нам этого достаточно. Мы лучше послушаем товарища Жюкова. Скажите, товарищ Жюков, если бы вы оказались на месте польского командования, что бы вы предприняли?

Сталин смотрел на Жукова, и все смотрели на него с напряженным вниманием, точно от его ответа зависела судьба каждого сидящего в зале. И всей страны. Не ускользнуло от взгляда Сталина помертвевшее лицо Ворошилова, сузившиеся глаза Шапошникова, вспухшие желваки на лице Тимошенко: ревнуют, что не им задал он этот вопрос, боятся, что Жуков станет их конкурентом. Пусть боятся — это полезно: лучше станут работать.

А Жуков, чувствуя эти настойчивые взгляды, продолжал смотреть на экран, почти не видя, что там мелькает. Его поразило, что Мехлис и Хрущев так примитивно, так, можно сказать, нагло льстят Сталину, а сам Сталин, похоже, принимает это как должное. Он, Жуков, никогда не думал, что такое возможно именно здесь, на самом верху, где каждый наверняка знает каждого, как облупленного. Ведь не для Жукова же они так восхваляют Генерального секретаря партии.

Сидящий рядом маршал Тимошенко нетерпеливо кашлянул, незаметно дернул Жукова за рукав — и Жуков повернулся к Сталину.

— Я не могу ответить на ваш вопрос, товарищ Сталин, со всей определенностью, — признался он. — Чтобы ответить на ваш вопрос, надо знать, чем располагало польское командование к моменту вторжения германских войск: наличие частей и соединений, их вооруженность, боевая готовность, решимость польского правительства и польского народа драться, ресурсы и многое другое. Я не располагаю этими сведениями. Я был в Монголии, информацию черпал из газет. Правда, кое-что мне известно, но это чистая арифметика, а арифметики мало для обоснованных выводов. Между тем я, естественно, пытался проанализировать и оценить эту кампанию. Как со стороны немцев, так и поляков. Разобрать и оценить то, что уже случилось, что стало свершившимся фактом. Я думаю, что и польские генералы, оставшиеся в живых, занимаются подобным же разбором и оценками. Одно могу сказать: армия должна готовиться к войне с противником, силы которого нельзя недооценивать.

— И все-таки, — настаивал Сталин.

Жуков еще раз посмотрел на экран. На экране двигались по дорогам длинные колонны пленных польских солдат и офицеров, вереницы беженцев, им навстречу — немецкие танки и машины с пехотой, возникали то понурые лица поляков, то веселые лица немецких солдат. Жуков нахмурился, принялся перечислять бесстрастным голосом:

— Танки у немцев лучше, самолеты лучше польских, организация и управление боем выше, чем у поляков, да и армия вторжения в полтора-два раза превышала польскую по численности. Сыграла свою роль незначительность территории самого Польского государства, которое было атаковано сразу с трех сторон. Оно не имело ни одной точки, недоступной для авиации противника. Все это необходимо учитывать при анализе немецко-польской войны.

— Переоценивать противника тоже нельзя, — вставил Каганович учительским тоном. — Помимо армии надо учитывать и расстановку классовых сил в тех государствах, которые могут стать нашими потенциальными противниками. Польские военные, как и польское правительство, не могли этого учитывать в силу своей классовой ограниченности, в силу того, что в данном случае речь идет о войне одной капиталистической страны с другой капиталистической страной. В то же время на стороне СССР все сознательные рабочие мира. В том числе и немецкие рабочие, одни из самых передовых, имеющих богатый опыт революционной борьбы.

Жуков даже не взглянул на Кагановича. Он молчал и смотрел на Сталина. А Сталин смотрел на экран и думал, что не стоит из Жукова делать незаменимого полководца, он и так, похоже, готов возомнить себя этаким Суворовым. А до Суворова ему, как до неба. Генерал Ермолов или Багратион — самое большее. На наркомат обороны, как он, Сталин, и решил, надо поставить Тимошенко, человека проверенного, надежного, Жукова — на Киевский военный округ, начальником Генштаба — Мерецкова, который всю вину за неудачное начало финской кампании свалил на Генштаб; Ворошилова, Шапошникова… Впрочем, там будет видно.

Дверь открылась, бочком вошел Поскребышев, подошел к Сталину, склонился над ним, что-то произнес. Сталин выслушал, кивнул головой. Поскребышев, постепенно распрямляясь, попятился и покинул просмотровый зал.

— Мне только что доложили, — заговорил Сталин, медленно процеживая слова сквозь щетку усов, — что германские войска сегодня утром начали новое наступление на Западном фронте. Таким образом, можно считать свершившимся фактом: вторая мировая война действительно началась. — Замолчал, пристально глядя на Шапошникова, точно тот скрывал от него этот всем уже известный факт, продолжил в том же темпе: — Мы сейчас перейдем в мой кабинет, товарищ Шапошников получит более подробную информацию, возьмет соответствующие карты и обрисует нам сложившуюся на Западе военную обстановку. — Тяжело поднялся, постоял, словно в раздумье, а может быть, давая возможность Шапошникову покинуть зал первым, затем направился к выходу.