Татьяна Богатырева - Матильда

– Ваше Высочество, мне нужно умыть ноги, вы не возражаете? – спокойно произнесла Матильда.

Аликс кивнула, все еще продолжая разглядывать Матильду. От такого пристального внимания становилось не по себе, так же тошно, как от вожделеющих взглядов мужчин, с тою только разничей, что в тяжелом взгляде Александры было гораздо больше ненависти и обиды.

– Чем же таким вы смогли привлечь Наследника?

Матильда сделала вид, что пропустила последнее провокационное замечание мимо ушей. Она склонилась, чтобы налить в эмалированый таз холодной воды из кувшина, присела на стул и, не глядя на Александру, разулась и принялась разматывать пуанты.

– Наследник вам что-нибудь… дарил?

– Ники…

– Не смейте называть его Ники! Вы, вы… – взорвалась, наконец Алиса, – Вы – не более чем временное увлечение. Меня же выбрал и поставил с ним рядом по жизни Бог! И я не отступлю!

Глаза Матильды округлились:

– Бог?

Матильда вдруг вспомнила свою поездку во Францию, тогда в сопровождении крестного она изучала пещеру, где было явление Богородицы. Она вспомнила, как посмотрела на небо перед собою, и как не захотела загадывать желание перед чудотворной Мадонной – не захотела просить о любви Николая.

Алиса Генесская шагнула вперед, руки ее подрагивали: «Оставьте его в покое, вы, вы…» – она отвела вгзляд от лица Матильды, скользнув по фигуре и остановившись на груди, намереваясь, видимо, снова вернуться к порочности продажных и дешевых артисток, но тут взгляд ее упал на окровавленные пуанты в руках Матильды.

Она запнулась. В глазах ее мелькнул ужас, следом за ним – милосердие.

– Вот так, – печально сказала Матильда.

Ногти на ногах Матильды были обломаны, пальцы усеяны болезненными шишками и мозолями. Кожа на пятках имела жутковатый оттенок и пошла трещинками. Вены припухли. Аликс растерянно молчала. Матильда поднялась, продолжая стоять в тазике – комичность ее положения образовывала яркий контраст с серьезной и чуть торжественной интонацией речи:

– Вам незачем меня ненавидеть, Ваше Высочество, и нечего бояться – это не та кровь.

– Что? – в растерянности произнесла Алиса.

Матильда сделала шаг из тазика, по ее ступням стекала вода, оставляя на паркете смешанные с кровью следы.

– Я оставлю Его Высочество в полном покое. Уже оставила.

Матильда поклонилась.

– Могу я быть свободной?

Алиса все еще смотрела на нее растерянно. Наконец, она кивнула.

Матильда пошлепала босыми ногами по дощатому полу репетиционного зала.

– Я… я надеюсь, эта наша встреча будет последней! – решительно воскликнула Алиса ей в спину.

Матильда обернулась и ничего не ответила.

Матильда бежала по самому краю платформы, задыхаясь и судорожно заглядывая на бегу в каждое окно каждого вагона, силясь разглядеть, отыскать, объяснить, предотвратить, оставить и остаться…

Поезд тронулся, она же, напротив, против воли замедляла бег и мнова отказывалось слушаться несовершенное тело…

– Ники! – позвала она, уверенно, отчаянно – Николай!

Николай, услышав свое имя, обернулся, выглянул из тамбура первого вагона, увидел Матильду и бросился к ней, они бежали навстречу друг другу, а поезд неумолимо набирал ход.

Матильда кинулась ему на шею, он заключил ее в своих обьятьях, желая попрощаться, но будучи теперь точно не в силах ее отпустить, укрывая руками от всего шумного и беспощадного мира, «Еще не все, слышишь, еще не все», – бормотал Николай. Уткнувшись в его плечо, отгородившись от жизни, Матильда отстраненно пыталась отдышаться, не думая больше ни о чем, ничего не анализируя и не предпринимая. Была ли в поезде Алиса Генесская, наблюдала ли она эту сцену, что о ней, Матильде, думали глядящие во все глаза люди? Больше не было ничего, но это ничего случилось ненадолго, простоять так всю оставшуюся жизнь было самым простым и логичным выходом, но так бы не получилось, и так было нельзя. Николай сделал усилие над собой и отстранился.

– Еще не все, Маля, верь мне, – сказал он и бросился догонять уезжающий поезд…

– Вот, вот как все могло бы сейчас быть, – подытожила Матильда, – вот как он мог бы сказать. И не сказал. А я могла бы поехать на вокзал. И не поехала.

Она сидела на кухне, уперевшись локтями о поверхность стола и обхватив голову руками. Пальцы ее зарылись в волосы и беспокойно теребили тугие пряди.

Юля сидела напротив нее, почти повторяя позу сестры – ее ладонь была прижата к губам, локти так же покоились на столешнице. Она молчала, сочувственно глядя на сестру.

– А вместо этого я сижу тут, извожу тебя и извожусь сама, и конца края этому не видно. Лучше бы правда поехала на вокзал…

Юля отняла ладонь от лица, собираясь возразить, но Матильда ее опередила:

– Да знаю, понимаю… Ты меня за это все прости. Я не знаю, что теперь хуже: когда я молчу и не могу заставить себя говорить или когда говорою, говорю, говорю о Николае. А если говорю про другое – то все у меня какое-то выходит злое. Юль! Это какое-то насилие, все как-то складывается насильно… Насилие…

– Тебе надо выходить из дома, – наконец сказала сестра, – через «не могу», просто надо. Нельзя так сидеть.

– А как сидеть – можно?

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да выхожу я, – вздохнула Матильда, оставив, наконец, в покое свои волосы, – выхожу, дело не в этом. Вот и Сергей ко мне приезжает…

При упоминании Сергея Михайловича Юля еще больше нахмурилась. Ее широкие темные брови образовали на переносице единую черту, в уголках губ проступили страдальчиские морщинки:

– А это, Маля, вообще незнамо что такое, я…

– Ой, да знаю, – снова отмахнулась Матильда, – какая теперь разница… Да и вообще, может это его Ники просит за мной приглядывать…

Сестры одновременно подняли глаза на новую лампу, висящую над кухонным столом, – в доме на Английском проспекте было теперь электрическое освещение, еще один жест от Великого Князя Сергея Михайловича.

– Не такая уж я и неподкупная, да? Сменила гнев на милость за электрическую лампочку, – едким голосом констатировала Матильда, – да, на самом деле, он неплохой, Юль. На вид только замкнутый, суровый, молчун. А он простой, только бедовый. А я люблю бедовых! Да? И опять же – не женат, убежденный холостяк, и на том спасибо. И моя родословная ему безразлична. Так что вот так.

Юля посмотрела на нее с сомнением:

– Ой не знаю, Маля, ой не знаю…

На том конце телефонного провода было молчание.

– Ну поговорите со мною, что вы в самам деле… Алло? Алло? – нервно выговаривала она, – нам необязательно расставаться врагами, вы меня слышите, алло? Алло? Не молчите же вы, ну…

Человек на том конце продолжал хранить молчание. Если бы этому молчанию нужно было бы дать имя, имя его было бы – молчание мучительное.