Татьяна Богатырева - Матильда

– Ваше Высочество, окажите мне честь – разрешите мне представиться. Меня зовут Матильда Кшесинская, я артистка балета, когда-то давно вы ошибочно приняли меня за княжну Красинскую, и даже по недоразумению представили меня под этим именем нашему Государю и гостям. Меня не будет на парадном балете, потому позвольте мне загодя приподнести вам свадебный подарок. Несмотря на неказистый вид, я уверена, он окажется вам дорог и будет представлять собою большую ценность для всей Империи. Это ваши письма.

Глядя Николаю в глаза, она протянула ему тугой конверт и оберточной бумаги. Николай продолжал смотреть на нее не в силах пошевелиться. В большой гостиной дворца повисла гробовая тишина.

Матильда положила конверт на резной столик и низко поклонившись, развернулась и пошла по направлению к выходу.

Как только двери за нею закрылись, решимость ее оставила. В ушах неприятно тикало, руки дрожали, ее тошнило. Что же она наделала, что и кому пыталась этим доказать. И что теперь будет… Матильда дошла до конца коридора, остановилась и прижалась к стене, силясь выровнить дыхание. Она слышала, что просмотр возобновился. Потом в коридоре послышались голоса.

– Нет, Ники, не надо, погоди! – это был голос Андрея, он чуть задыхался.

– Пусти меня, я должен с ней поговорить, понимаешь, должен.

Матильде казалось, что ее сердце бьется очень медленно, пропускает удары, все пространство вокруг нее замедлилось, застыло. Навстречу ей быстро шел Николай.

– Маля, я…

Матильда сделала неловкое движение в его сторону, спрятала лицо на его груди, вдыхая такой родной и знакомый запах.

– Маля, послушай, мы…

Из залы раздался испуганный женский крик.

– Аликс! – вздрогнул Николай, – Маля, я, я должен идти.

Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Матильда поспешила вслед за Николаем. В дверях ее остановил Андрей, схватил за руку, силясь увести.

– Все в порядке, в порядке… Это шутка, мой отец решил подшутить, нарядился в костюм медведя. Напугал Александру Федоровну, – зашептал он.

– Да пустите меня, оставьте! – Матильда вырвала свою руку и резко развернулась, чтобы уйти.

Андрей не пошел следом.

Она спешно, с прямой спиной, спускалась по широкой пустой лестнице Зимнего дворца, когда от высокой колонны отделилась плотная густая тень и схватила ее за руку, больно сжимая чуть выше кисти. Матильда не реагировала – сердце ее колотилось так быстро, что ей было больно дышать, а перед глазами стояло ошарашенное лицо Николая с тенью глубокого страдания в светлых глазах. «Маля, послушай я… Аликс!» – что он хотел сказать, прежде чем их прервали?

На Дворцовой площади их уже ждала машина, полковник Власов на мгновение отпустил ее руку, и придерживая за плечи, стремительно усадил Матильду на переднее сидение.

– Дура! – зло сказал он.

Машина тронулась с места, набирая скорость. Матильде было все равно, куда они двигаются и зачем.

Будто читала наизусть заготовленный урок.

– Жаль, мы не договорились, – ровным голосом произнес Власов, – у них коронация, а что у вас? Что ты наделала, девочка?

Матильда глядела перед собой. Езда в автомобиле была чем-то похожа на ее прогулки в одиночке. Нет, на ту поездку по ночному Красному Селу, стремительную, прекрасную.

– Я отдала ему все письма. Я все сделала. Разрешите мне танцевать, – покорно и безэмоционально, будто читая наизусть заготовленный урок, произнесла она.

– Танцевать? Танцуй. Конечно, ты будешь танцевать! Но не на коронации. Танцевать по кабакам. За кусок хлеба. До старости, пока не начнешь хвататься за кулисы, чтобы не упасть. Вот что тебя теперь ждет!

Матильда продолжала смотреть на бегущую перед ними дорогу.

– Я отдала ему все письма. Я все сделала. Разрешите мне танцевать…

К полковника Власова над бровью был шрам, напоминающий маленький белесый жгут или шов. Оттого одно его веко казалось чуть более опущенным, чем другое. Правее от шрама билась голубая жилка.

Машина остановилась напротив ее дома. У Матильды невольно вырвался вздох облегчения.

– Так просто? Вы меня отпустите?

– Так просто. Позволите дать вам совет?

Она едва могла сдержаться, чтобы не выскочить из машины. Смотреть на Власова не хотелось, но Матильда все-таки пересилила себя и повернула к нему голову.

– Думаю, у меня нет выбора, кроме как выслушать ваш совет.

Власов улыбнулся. «Сейчас скажет, что выбор есть всегда», – зло и грустно подумала Матильда.

– Сидели бы вы дома, Матильда Феликсовна.

– В каком смысле? Вообще?

Власов проигнорировал ее реплику, продолжая свою мысль:

– Выходите замуж, рожайте рцебенка. Берите пример с сестры. У вас замечательная семья, большая, дружная. Надо бы вам научиться беречь то, что вы имеете, как думаете? А то что вы за человек такой… Вот, скажем, стоит у вас на пути дерево, представьте. Высокое, могучее, всю дорогу закрыло. Вы что, будете его рубить? Его можно обойти, чтобы двигаться дальше. Не надо устраивать из всего сражение. Вы же не воин, вы артистка.

Матильда покачала головой.

– Артистка – тоже воин, Владимир Львович, – убежденно произнесла она, не замечая, что впервые называет Власова по имени. – Солдат. Вы солдат, я солдат, на самом деле между нами не так уж много разницы. Я ведь тоже служу миропорядку.

Власов ничего не ответил и молча открыл перед нею дверь машины.

Ощущение, что дома она не одна, возникло у Матильды сразу же, как только она закрыла за собой входную дверь. Прислуга должна была уже уйти, Юля оставалась у Зедделера. Но кто-то здесь был. Осторожно ступая по темному коридору, она уже точно знала, что в гостиной будет гореть свет. Но она ошиблась. Облегченно вздохнув, Матильда не раздеваясь прошла в спальню – она намеревалась просто лечь на кровать прямо в одежде, закрыть глаза и постараться представить, что сегодняшнего дня в ее жизни просто не было. Лежать и воображать это до тех пор, пока это не окажется правдой, и тогда она сможет встать и продолжать жить как ни в чем не бывало.

Внушая себе эту мысль, она открыла ведущие в спальню двери и испуганно отшатнулась – в спальне горел свет, и еще там прямо посередине комнаты стоял Воронцов. Увидев Матильду, он сделал шаг ей навстречу, Матильда почувствовала, что начинает падать и вцепилась рукою в дверной косяк. Получилось совсем как во сне – она силилась закричать и не могла издать ни звука.

Они оба замерли, глядя друг на друга. Матильде показалось, что она теперь никогда уже не сможет пошевелиться и ее собственное тело больше ей не подвластно. Пальцы, сжимающие дверной косяк побелели, и когда Матильда чуть опустила глаза и увидела свою руку, она смогла наконец двинуться. Но вместо того чтобы сделать шаг назад, она почему-то просто дернулась, оставаясь стоять на месте. Для Воронцова это, видимо, послужило сигналом – он кинулся на Матильду, заключая в обьятиях, до боли сжимая ее ребра. Его прорвало.