Татьяна Богатырева - Матильда

– Вы ведь… вы мне так и не скажете, кто за меня заступился? Кто помог. С балетом. – вместо вопроса у Матильды получилось утверждение.

Очень медленно, действуя как во сне, Матильда подошла к нему вплотную и встала ровно перед ним. Он был ниже Николая, чтобы коснуться губами его лица Матильде не пришлось вставать на цыпочки. Она поцеловала в самый уголок рта, вложив в этот жест все милосердие, на которое была когда-либо способна, и так же медленно отошла в сторону.

Полковник Власов кивнул Матильде в знак прощания – теперь уже навсегда, и молча вышел из номера. Дверь за ним закрылась бесшумно, и первые мгновения после его ухода Матильде казалось, что на прикроватном столике замерли привезенные ею из дома часы.

Матильда исполняла роль желтой жемчужины – черные, белые и даже розовые «жемчужины» уже были в балете. Мариус Иванович поставил для Матильды специальное па-де-де. Она должна была впервые исполнить на сцене тридцать два фуэте.

Леньяни смотрела сквозь Матильду, изо всех сил делая вид, что не видит ее в упор. Матильда поняла, что теперь, по прошествии времени, она ничего у не чувствует – теперь это казалось таким мелочным и неважным. Она грустно усмехнулась своим мыслям – когда-то срезанная перед выходом на сцену лямка казалась ей самым страшным, что может быть в жизни. Теперь она чувствовала такую удивительную пустоту, в которой не было места ничему, никаким эмоциям. Да выйди она на сцену полностью оголенной – едва ли это теперь сможет ее как-то стеснить или остановить.

И все же она дала себе слово изо всех сил стараться не искать глазами в зале Николая. Конечно, его бы не пришлось искать – она точно знала, какое место он займет в ложе. Но все-таки лучше туда не смотреть, кто знает, вдруг глупое тело снова откажется ей подчиняться.

О, теперь она, кажется, готова к любой роли – Мариус Иванович был ею доволен и искренне счастлив тем, что вопреки всем обстоятельствам Матильда принимает участие в этом балете. Так в античных трагедиях являлся бог из машины. Так иногда – совсем не часто и далеко не со всеми – случается справедливость. Она исполнит тридцать два фуэте, и впервые это сделает русская балерина. Не потому, что это было предопределено для нее судьбою, а скорее вопреки всему и вся. Она это сделает.

Парадный спекталь «Жемчужина» стал для Матильды гимном. То был не гимн коронации Николая, не был он и гимном ее любви к Николаю или даже просто гимном самой любви. Это был гимн жизни – самому понятию жизнь, тому, какой жизнь чувствовала и понимала Матильда. В эту жизнь входило все: плохое и хорошее, справедливое и нечестное, свершившееся и только задуманное, такое, чему произойти было не суждено.

Жизнь и гимн ее величию, и непознанности, и необъятности, ее ужасу и ее красоте. Гимн тому, что никогда – ни при каких условиях – человеку не суждено понять эту жизнь в полном объеме. Гинм тому, что как бы человек ни сражался с этой жизнью, как бы ни силился ее нарушить, перебороть или же, наоборот, раствориться в ней, слиться с нею и ею стать – человек никогда не сможет увидеть ее всецело. Человеку всегда будет доступна только ее малая часть. Гимн тому, что чем больше человек осознает в этой жизни, постигает и видит – тем более непостижимой открывается ему эта жизнь.

В миг ее триумфа, в порыве славления человеческой силы и жизни Матильда исполнила тридцать два фуэте, она не пыталась сделать это па-де-де лучше всех, все ее силы были направлены только на то, чтобы исполнить этот гимн максимально честно.

Священнодействие началось в десять часов утра, не имеющая ни до, ни после в российской истории давка на Ходынском поле к тому времени унесла несколько тысяч жизней – по официальным данным речь шла о полутора тысячах, по неофицальным – о четырех тысячах лишенных жизни человек.

К двум часам дня на полностью убранное и вычищенное от трупов и последствий трагедии поле прибыл Николай, оркестр под руководством великого дирижера Василия Сафонова давал концерт, появление на поле Николая было встречено громоподобным раскатом «ура» и исполнением всеми присутствующими государственного гимна Российской Империи «Боже, царя храни».

Запланированные по случаю коронации мероприятия шли согласно программе, вечером состоялся бал у французкого посла, после которого Император Николай II вместе с супругой отправился в имение к Великому Князю Сергею Александровичу, которое находилось под Москвой. Но сначала ровно в девять часов вечера столица загорелась невиданной доселе илюминацией.

Матильда пыталась представить, что может чувствовать в этот миг Николай – и не могла. Это выходило за рамки ее понимания и воображения.

Николай и Александра вышли на балкон Кремлевского дворца, обращенный в сторону Замоскворечья. Александре Федоровне был подан букет цветов на специальном золотом блюде, и как только она сжала в руке букет, искусно сокрытый в нем электрический контакт замкнулся, подав тем самым сигнал в центральную электрическую станцию Кремля. Тыячи огней осветили колокольню Ивана Великого, затем Кремлевский дворец, и вот уже вся Москва была объята удивительным волшебным огнем – безопасным, подвластным человеческому разуму и действующим согласно человеческой воле.

Все центральные улицы Москвы были заполнены толпами людей. Была среди них и Матильда. Она стояла одна, повернув голову в сторону Кремля, тихо и твердо произнося тяжело дававшиеся ей слова, ни к кому, казалось бы, не обращенные:

– Я отрекаюсь от тебя, я отрекаюсь от любви к тебе в пользу любви к единственной святыне человека – в пользу самой жизни. Я отрекаюсь от жизни с тобою в пользу жизни с самою собой. Я обещаю прожить эту жизнь так, чтобы каждый мой поступок и шаг до конца моих дней был честен и здрав во имя самой жизни. Я обещаю, что моя жизнь будет посвящена отныне лишь прославлению великого таинства жизни. И все, что я совершу, будет являться прославлением и служением самой человеческой жизни. Я проживу сто лет, и ни один мой балет не будет исполнен для тебя, но каждый мой танец будет исполнен и посвящен жизни: тому, что в ней случилось, и тому, чему еще только предстоит случиться с тобою и со мной. И тому, чему произойти уже не суждено.

Я отрекаюсь.

Император Николай Александрович отрекся от престола спустя двадцать один год после коронации в возрасте пятидесяти лет, за несколько месяцев до того, как был расстрелян вместе со своей семьей: императрицей Александрой Федоровной и их детьми – цесаревичем Алексеем, великими княгинями Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией.

Великий Князь Сергей Михайлович вместе с другими членами дома Романовых был застрелян год спустя после гибели Государя. Он продолжал сожительствовать с Матильдой долгие годы, в 1902 году у Матильды родился сын Владимир, получивший фамилию Красинский, отчество Сергеевич и потомственное дворянство. Сергей Михайлович до конца своих дней оставался холостяком – он сделал Матильде предложение, но получил отказ.