Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

Истязания индейцев. Старинная гравюра.

— Что вы скажете теперь, подсудимый? Признаете ли вы, что порочили этими словами святую церковь и христианскую веру?

— Вы ошибаетесь, ваше преосвященство. И я докажу вам это. Не я порочил святую веру, а те, кто воздвигали виселицы и вешали на каждой по тринадцать индейцев, во славу Христа и двенадцати его апостолов. Так говорили люди, называющие себя христианами. Это они обрезали индейцам носы и губы и посылали их, истекающих кровью, распространять сведения о чудесах, которые творит святая католическая вера. Теперь вы можете себе представить, какую любовь индейцы будут испытывать к христианам, как будут верить они в существование бога, доброго и справедливого, какому закону будут они следовать! Вот как велико зло, совершенное этими падшими людьми — испанцами, детьми зла и порока…

Прокурор перебил Лас-Касаса:

— Еще папа Урбан Второй повелел идущим на священную войну за освобождение гроба господня: «Пусть выступят они против неверных в бой!» И в защиту святой веры, во имя господа бога Иисуса Христа, предписано служить ему копьем и мечом!

— Вы хотите доказать, как говорит Эразм, что можно пронзать железом утробу брата своего, ибо индейцы — наши братья, нисколько не погрешая в то же время против высшей заповеди Христа о любви к ближнему? — насмешливо спросил Лас-Касас.

— Да будет вам известно, подсудимый, — строго сказал прокурор, — что богомерзкие сочинения Эразма Роттердамского с тысяча пятьсот тридцать пятого года святая инквизиция предала анафеме. Их нельзя ни читать, ни продавать, ни излагать с университетских кафедр королевства!

— Такие поступки, если ответить словами Лукиана, столь любимого Эразмом, требуют Демокрита или Гераклита, чтобы один осмеял их невежество, а другой оплакал безумие…

— Довольно, подсудимый! — прокурор был вне себя от злости. — Я лишаю вас слова!

— Вы с ума сошли, вступая в спор с Лас-Касасом, — прошептал председатель суда разъяренному прокурору. — Надо скорее кончать. Пусть оглашают приговор. Вы все сказали, подсудимый?

— Да, ваше преосвященство. Надеюсь, вы теперь убедились, что не я порочил святую веру, а те испанцы, что, лицемерно называя себя христианами, показывали индейцам, каков христианский бог, во имя которого их грабят и убивают!

Председатель встал. Встали все члены суда, все присутствующие в соборе. Секретарь трибунала прочел:

— Во имя господа бога! Во исполнение обвинения, предъявленного прокурором святой инквизиции, и произведенного следствия и суда и обсуждения судьями-квалификаторами представленного труда под названием «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий», написанного подсудимым инквизиционного суда Бартоломе де Лас-Касасом и напечатанного в типографии Себастьяна Трухильо в Севилье, трибунал считает сей труд еретическим и вредным, а потому подлежащим уничтожению путем сожжения как напечатанных экземпляров, так и рукописи.

…Уже поздно вечером, в коллегии Сан-Грегорио, Бартоломе с горечью сказал своему другу:

— Вы спросили, как я себя чувствую? Могу ответить вам, Родриго, старинной кастильской поговоркой: «если в храме инквизиции подойти к алтарю, выйдешь оттуда если не изжаренным, то опаленным».

Несмотря на гонения, Лас-Касас не переставал работать и писать. После 1552 года он неустанно трудился над завершением многотомной «Истории Индий».

Снова стали говорить о реформе, направленной против основных положений «Новых законов». Эта реформа предусматривала сделать систему энкомьендо постоянной и, более того, наследственной. Индейцы становились пожизненными рабами.

Перед отъездом принца Фелипе в Англию в 1554 году, где он должен был обвенчаться с английской королевой Марией Тюдор, Лас-Касас добился у него приема.

— Ваше высочество! — сказал он принцу. — Что это делается? Вспомните обещания вашего августейшего отца, — что он никогда не будет отчуждать от короны своих вассалов-индейцев. Ведь новая реформа будет гибельной для индейцев, сделав их навсегда рабами энкомендеро. А что такое энкомендеро, вы сами хорошо знаете! И вы отдадите своих вассалов на адские муки!

Когда Фелипе уехал в Англию, Лас-Касас не переставал писать ему и его министрам о том, что проект нового закона надо обсудить, прежде чем принимать. Он опасался, и не без оснований, что этот закон мог быть утвержден принцем в Англии, где не было людей, знающих положение в Индии.

В письме на семидесяти страницах ближайшему советнику Фелипе, епископу Каррансе, Лас-Касас писал:

«…Ваше преосвященство, я еще и еще раз утверждаю, что положение в Индии таково, что требует немедленного вмешательства. Совет по делам Индий не хочет знать или не знает, что там делается. Я уверен, что король будет сурово наказан за то, что он разоряет Индию. Какое право имеет он выколачивать деньги, омытые слезами несчастных индейцев, для короны? Короли Кастилии в большом долгу перед открытым Новым Светом и не имеют права обращаться с индейцами, доводя их до уровня животных. По сообщениям и письмам, которые я все время получаю, я знаю, что индейцы подвергаются новым угнетениям от энкомендеро, которые делают все что хотят, вплоть до убийства! И если я до сих пор не сделал и половины того, о чем я думаю по двадцать раз в день, если я не взял свой посох и не отправился пешком в Англию, — значит, я плохо протестую против тиранов и насильников, хотя бог поручил мне этот труд. Но даже сам бог содрогнулся бы от ужаса, если бы он видел то, что я видел за шестьдесят лет!»

На Фелипе и Каррансу это смелое и страстное письмо произвело большое впечатление. Вопрос о новой реформе был отложен до возвращения принца в Испанию.

Лас-Касас получал множество писем от индейцев, которые протестовали против закрепления их в энкомьендо и предлагали королю в течение нескольких лет выплачивать деньги за переданные им земли.

— Нет, Родриго, я начинаю думать, что мир сошел с ума! — возмущался Бартоломе. — Индейцы, хозяева своей земли, должны платить за нее кастильской короне большие деньги! Земли, которые были бесстыдно и беззаконно захвачены и разорены, индейцы вынуждены выкупать! Где логика, где справедливость?

— Бартоломе, не стоит возмущаться, — говорил Родриго. — Давно известно, что в нашем мире нет справедливости. Я убедился в этом окончательно, когда увидел вас в санбенито…