Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

Такую подборку надо делать осторожному и добросовестному служителю, и чтобы он довел ее до конца февраля 1564 года.

Я желаю, чтобы это было выпущено, как я уже говорил, и увидело свет и чтобы было подписано моим именем.

И еще отдельно я упоминаю о некоторых подробностях моего погребения. Если возникнут сомнения, то я прошу ректора коллегии Сан-Грегорио со всеми братьями посмотреть и истолковать, ибо с их определением я заранее согласен.

Очень радостными были дни, когда приходили письма из Америки, от старых соратников и товарищей. Родриго это знал.

— Бартоломе! — кричит он еще из другой комнаты. — Ну, как вы думаете, от кого я вам несу письмо?

— Наверное, из Сьюдад-Реаля, от Томаса Касильяса.

— Вот и не угадали! От Томаса, да не от того.

— От Томаса Торреса… Ну, читай, Антонио, послушаем, что пишет нам каноник Накутлана.

Антонио садится на скамеечку. Читая, он видит, как слушают его старики, как загораются их глаза и как воспоминания охватывают их.

— «Достопочтенный сеньор, отец наш! Долго от вас нет писем, живы ли, здоровы ли вы? Брат Хуан де Сепеда привезет вам это письмо и расскажет вам, как плохи дела, как страдает народ от властей Чиапаса…»

— Подожди, Антонио, — перебил чтеца Лас-Касас. — Почему мне не сказали о приходе брата Хуана? Где же он?

— Не волнуйтесь, Бартоломе, — успокаивает его Родриго. — Никуда не денется ваш Хуан. Он отправился в Толедо повидать родных, а на обратном пути в Чиапас посетит нас.

Антонио читает дальше:

— «…от властей Чиапаса и от всех остальных. Если бы вы могли помочь, пусть бог вас благословит за это. Мне сказали, что король взял эти земли, и я думал, что он освободит индейцев от всех податей. Но и под короной они очень угнетены. Даже боюсь взять перо в руки, чтобы написать вам об этом, отец наш! И коррехидор, и его офицеры очень обижают индейцев. Ему платят 200 песо дани и приносят все, что он требует. А офицеры просто грабят и так плохо себя ведут, и такие плохие примеры подают, что я устал об этом говорить и писать…»

— О силы небесные! — не выдерживает Бартоломе. — Я представляю себе, Родриго, этих гнусных мерзавцев так, как будто бы вижу их. Потомки Кортеса, Писарро, Альварадо или даже хуже их… Ибо если те все-таки открывали новые земли, то эти только грабят их. Но читай, Антонио.

— «…не хочу ни о чем говорить, не вижу способа что-либо изменить. Я вижу, как нас угнетают и преследуют местные власти. Мы, монахи, сделали больше всех в попытке объединить мирно народ, построить храмы, школы, дать им воду. Все это встречают плохо, никакой благодарности не получаем, а только на том свете, видимо, получим…»

— Смотрите, чего захотел, — благодарности! — теперь вмешивается Родриго. — На старости лет поглупел Томас, хотя и ваш ученик.

Антонио ждет, пока Родриго успокоится, и продолжает читать:

— «…Брат Хуан де Сепеда вам более подробно расскажет, ибо он много здесь поработал. Его отправили в Испанию, но вы постарайтесь убедить его, чтобы вернулся и привез нам добрые вести. Пусть король окажет нам помощь. А еще хочу сообщить вам, досточтимый сеньор, что свершилось правосудие божье: этого скорпиона Хиля Кинтану, за все его грехи против вас, поглотило море, когда он плыл из Кастилии в Индию!»

— Собаке собачья смерть! — философски замечает Родриго.

И так продолжается чтение письма, все время прерываемое то Лас-Касасом, то Ладрадой. Но Антонио любит их обоих, особенно епископа, и ничуть не обижается на эти помехи: наоборот, он с горячим интересом слушает все, что они говорят, ибо они — живая история открытия Нового Света.

— У меня еще одно письмо, падре, — говорит Антонио. — От Берналя Диаса дель Кастильо, рехидора города Сант-Яго в Гватемале.

Лас-Касас оживляется:

— Читай, Антонио, читай! Я знаю старого Диаса более сорока лет и люблю его, хотя он в свое время был солдатом Кортеса и завоевал Мексику.

Антонио начинает читать:

— «Достопочтенный и светлейший сеньор! Полагаю, что вы не получили двух моих сообщений, ибо я не получил на них ответа. Писал вам и досточтимый дон Педро де Ангуло, наш каноник…»

— Письма стали пропадать, — обеспокоенно говорит Ладрада, — и Томас пишет о том же…

— «…Вы знаете, что некий дель Вельо купил земли у касиков для себя в четырех лигах от города. Все было сделано тайком от меня, а индейцы подумали, что земли нужны, чтобы засеять их пшеницей. Теперь, когда они увидели обман, они требуют эти земли обратно и хотят вернуть то, что им заплатили. Но чем больше они жалуются, тем меньше их слушают. И поэтому индейцы хотят уйти в горы, бросив свои дома, но только уйти от испанцев…»

— Что за произвол! — возмущается Лас-Касас. — Ведь было положено, чтобы испанцам не давать земель в индейских селениях. И опять земли обезлюдят… Надо снова писать в Совет по делам Индий.

— «…А теперь хочу поведать вам о своей жизни. Я уже стар, обременен детьми, внуками и молодой женой, и у меня много долгов…»

— Каков старый греховодник! — смеется Ладрада. — Так он опять, в третий раз, женился! Немудрено, что он не может выпутаться из своих долгов.

— Что же он просит, Антонио? — спрашивает, улыбаясь, Лас-Касас. Он тоже считает, что старый Диас грешит: завел молодую жену в 65 лет!

— «…нельзя ли, чтобы вы попросили у его величества, чтобы мою должность сделали пожизненной, — этим бы вы оказали мне большую услугу. Я знаю: то, к чему вы приложили руку, — то всегда выйдет, ибо это всегда справедливое дело».

Лас-Касас и Ладрада снова улыбаются бесхитростной лести.

Потом Лас-Касас серьезно говорит:

— Антонио, запиши, чтобы попросить в Совете по делам Индий о Бернале Диасе. Он стоит того, ибо один из немногих честных и достойных людей в Индии. Педро Ангуло писал мне, что относится к индейцам Диас хорошо, защищает их интересы. Надо ему помочь.

Недавно из Индии пришло известие, причинившее Лас-Касасу и Ладраде тяжелое горе. Им сообщили, что во Флориде, в 1549 году, были убиты индейцами три монаха-миссионера, и среди них — Луис Кансер, их друг и соратник. Он был самым молодым из них, и у всех, особенно у Лас-Касаса, было к нему отеческое чувство. И этого красивого, доброго и смелого человека не стало…

— Но я не могу осуждать индейцев, Родриго, — с горечью говорил Лас-Касас. — Все же они правы, когда, доведенные до отчаяния жестокостью колонистов, берутся за оружие, хотя убивают не тех, кого должны были бы убить!