Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— То, что португальцы делают с неграми в Африке, — сказал Мануэль, — то кастильцы делают и в Индии. Таков мир, и, видно, его не переделать даже добрым и справедливым людям, как наш сеньор!

— Жалко мне Алонсо, — и Мархелина заплакала. — Уж как он после Севильи попадет к своим дикарям, и не представляю себе! Привык он у нас к чистой и хорошей жизни, а там…

— Мне еще более жалко дона Бартоломе, — проговорил Хасинте. — Он после смерти старого сеньора еще не отошел, а тут разлука с Алонсо… Ведь полюбил его как родного брата наш молодой сеньор!

А в это время Бартоломе сам помогал укладывать вещи Алонсо.

— Я возьму только книги, Бартоломе, а одежды много не надо! Ведь неизвестно, что мне придется делать там.

— Как это — что придется делать? — возразил Бартоломе. — Ты будешь принят губернатором Санто-Доминго как член моей семьи! Не забудь письма, Алонсо, письма к губернатору Диего Колону, брату Адмирала. Он достойный и добрый человек и хорошо примет тебя. Непременно отдай эти письма в собственные руки, и губернатор займется твоим устройством до моего приезда.

Алонсо положил письма во внутренний карман камзола.

— А вот деньги, — и Бартоломе протянул Алонсо увесистый мешочек, наполненный золотом. — Леон говорит, что это, пожалуй, не менее убедительно, чем рекомендательные письма.

— Зачем так много, Бартоломе?

— Нет, нет, не отказывайся! Ты же знаешь: все, что есть у меня, принадлежит и тебе.

В комнату вошел Мануэль:

— Сеньор, там пришел коррехидор, что сказать ему?

— Скажи ему, что я сам привезу Алонсо в порт. Спроси, когда отходит каравелла?

— Он говорит, сеньор, что завтра, на рассвете.

— Хорошо, иди! И скажи, пусть после мессы запрягут карету.

Когда Мануэль вышел, Алонсо проговорил:

— Спасибо, Бартоломе. Мне очень было бы тяжело ехать на Фуэго, а потом расстаться с ним… Я попрощаюсь с ним здесь, дома.

— Я это знал. Но помни, что Фуэго — только твой! И клянусь тебе, что никто не сядет на него, кроме тебя. А ты… ты вернешься в Севилью, я верю в это.

Снова в комнату вошел Мануэль:

— Приехал дон Бернальдес и спрашивает, можно ли войти?

— Ну конечно, Леону всегда можно, — и Бартоломе распахнул двери навстречу Леону.

— Вот еще письма от кардинала Деса к губернатору Колону, — сказал Леон. — Непременно, Алонсо, отдай ему по приезде на Эспаньолу. А это письмо от дяди к дону де Бобадилья, командору флотилии, с которой ты поплывешь. Дядя просит устроить тебя получше.

— Спасибо, Леон. Спасибо тебе и дону Андресу. А ты поедешь с нами в Сан-Лукар? — спросил Бартоломе.

— Непременно поеду, как же я могу не проводить нашего Алонсо?

Бартоломе вышел из комнаты сказать, чтобы начинали мессу. Алонсо подошел к Леону:

— Леон, мне очень тяжело уезжать от вас, но еще более, чем за себя, я тревожусь о Бартоломе. Ты знаешь его так же хорошо, как и я… А может быть, еще лучше. Когда дон Франсиско умирал, я дал ему клятву никогда не покидать Бартоломе. Но бог судил иначе, и я должен уехать из Севильи. Леон, молю тебя, не оставляй Бартоломе одного, я так боюсь за него!

— Не волнуйся, дорогой Алонсо, клянусь тебе, что я не оставлю Бартоломе. И разделю с ним любые его горести. Береги ты себя!

В это время вернулся Бартоломе.

— Теперь, друзья, — сказал он, — мы пойдем и отслужим прощальную мессу, чтобы плавание Алонсо было безопасным.

Все направились в домашнюю капеллу, где уже собрались слуги. Старый капеллан, крестивший Алонсо несколько лет тому назад, с особенным чувством отслужил мессу.

Капеллан подошел к Алонсо и обнял его:

— Прощай, сын мой! Пусть хранит тебя всевышний и вернет нам снова в Севилью здоровым и невредимым. Ты стал христианином, и твой долг нести свет религии в земли Нового Света, где еще есть души, не приобщенные к святой церкви. Расскажи своим братьям о милосердии и справедливости господа нашего Иисуса Христа. Принеси им знания, полученные тобой здесь. Поведай им о величии и доброте твоей второй родины — Испании! Благослови тебя бог!

Едва сдерживая слезы, Алонсо прошептал:

— Благодарю вас за все, что вы сделали для меня, падре. Я никогда не забуду той любви и ласки, которой окружили меня здесь, в Севилье. Я никогда не забуду вас. И я выполню все, о чем вы говорите… Прощайте!

…Вечером карета Лас-Касасов подъезжала к порту Сан-Лукар, откуда уже не раз отправлялись в далекое плавание испанские корабли.

Несмотря на позднее время, в порту, как всегда, было шумно и оживленно. При свете смоляных факелов шла погрузка.

— Дядя говорил мне, — сказал Леон, — что у дона Бобадильи всего две каравеллы. На одной плывет он сам, а на другой — грузы и индейцы, возвращающиеся на Эспаньолу.

К карете подошел альгвасил порта.

— Вы привезли своего раба, ваши милости? — обратился он к ним. — Вам надлежит сдать его немедленно мне, а я провожу его к остальным индейцам на каравеллу.

— Мы пойдем вместе с вами, — ответил Бартоломе.

Альгвасил пожал плечами и отошел. Молодые люди вышли из кареты. За ними слуга Хасинте и кучер несли два сундука Алонсо, с книгами и с одеждой.

— А где же ваш раб? — удивился альгвасил.

— Не раб, а мой паж, — и Бартоломе указал на Алонсо, одетого так же, как и он, и Леон, в черный бархатный камзол и черный суконный плащ.

— Вот этот кабальеро? — альгвасил застыл от изумления. — А я думал, что этот сеньор просто с вами.

— Он и есть сеньор, — с достоинством сказал Бартоломе. — Он член моей семьи и сам знатного рода, не менее знатного, чем мой.

— Ну и чудеса, клянусь святым Исидором! — пробормотал альгвасил. — Сорок лет служу, а такого не видал.

Он подвел их к небольшой группе индейцев, стоявших под охраной трех коррехидоров. Среди индейцев заметно выделялась молодая женщина, одетая как богатая горожанка. На руках у нее лежал спящий ребенок, а рядом стоял молодой испанец, загорелый и коренастый, по виду моряк.

Он гладил ее склоненную над ребенком черноволосую голову и говорил:

— Инесилья, дорогая… Как я расстанусь с тобой и с Мигелито?

— Можете, сеньор моряк, оставить вашего Мигелито у себя! — насмешливо ответил один из коррехидоров. — Приказано взять лишь женщину-рабыню, незаконно увезенную вами из Индии.

Красивое смуглое лицо индианки помертвело:

— Вы заберете у меня сына? — и она так крепко прижала к себе ребенка, что тот проснулся и жалобно заплакал.

— Вы не имеете права разлучать мать с ребенком! — крикнул гневно моряк. — Хотя видит бог, как мне тяжко расставаться с ними, но я не могу лишить мать сына! Это бесчеловечно!

— Замолчи, парень, — строго сказал подошедший альгвасил. — Мы лучше знаем, что бесчеловечно, а что — нет.

Бартоломе подошел к моряку:

— Что у вас случилось, сеньор?