Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Бартоломе, называй вещи их именами: не ошибки, а преступления творят испанцы на Эспаньоле и на Кубе! И ты трижды слеп, если не видишь этого!

Бартоломе пытался возразить, но Алонсо продолжал:

— Ты всю жизнь был для меня образцом высокой чести и благородства! Ты не можешь быть с теми, кто, как стая диких зверей, терзает и рвет на клочья тело моей несчастной земли.

— Алонсо, я не менее тебя ненавижу зло и несправедливость и презираю алчность захватчиков. За эти десять лет, что я в Индии, я не был с ними, я все время пытался доказать, что мы, испанцы, можем стать друзьями индейцев, принести им знания, веру и помощь.

— И чего же ты добился на твоем маленьком куске земли?

— На моей земле индейцы были веселы, здоровы и сыты. Я был для них отцом и братом. Я делился с ними своей пищей, часто даже последним куском. Я хотел…

— Создать клочок рая посреди ада! — воскликнул Алонсо. — Но, друг мой, сознайся, ты был слеп! И как одинок… Что у тебя, Бартоломе Лас-Касаса, благородного рыцаря, общего с этими негодяями?

— Но, когда я нахожусь с ними, я могу обуздать их! Я могу подчинить их законам и праву!

— Брат мой, поверь мне, хотя я младше тебя и мало образован! Ты заблуждаешься. Вспомни, что говорил наш учитель: «Тираны господствуют не по праву… Они не соблюдают ни прав, ни законов». Кастилия и королевские законы далеко, а здесь каждый тиран, начиная от знатного идальго и кончая каторжником, делает то, что хочет.

Бартоломе угрюмо молчал, а Алонсо продолжал:

— Вспомни, как меня королевские законы хотели сделать свободным человеком и отправили поэтому насильно из Кастилии. И что же? Разве я и другие на рудниках в Сибао не были рабами, хотя нас называли свободными вассалами короля Кастилии? Нас не клеймили, как рабов, но на самом деле мы были рабами, нас стерегли вооруженные испанцы и собаки. А сейчас? Мы, как преступники и воры, должны прятаться в горах, потому что чужеземцы захватили нашу землю. Разве это справедливо?

Бартоломе остановил его:

— Замолчи, Алонсо! Твои слова жгут меня как раскаленное железо. Мне невыносимо горько сознаться, но ты прав. Я был слеп эти годы. Да, я понимаю, сколь безнадежны оказались мои попытки создать среди океана крови и слез островок благополучия. Но, Алонсо, и твоя борьба не спасет Индии. Ты изгонишь испанцев из двух-трех провинций, может быть, даже освободишь весь остров. А остальная Индия? Тысячи и тысячи лиг земли, миллионы мирных ее жителей? Как же они?

— Но я не могу свернуть с намеченного пути, бросить своих братьев!

— Да, Алонсо. И я сам отдам тебе свой меч, — и с этими словами Бартоломе протянул свою шпагу Алонсо.

— Мы оба стремимся к одной и той же цели, Бартоломе, — и кубинец взял шпагу друга. — Но пойдем разными путями.

Надвигался вечер. Стало прохладнее, и на поляне у костра расположились индейцы и испанцы.

Кибан учил старого Фернандеса курить табачные листья, свернутые в длинные палочки.

— Ну, как, Фернандес? — улыбнулся Алонсо. — Нравится тебе наш табак?

— Вхожу во вкус, сеньор! Чует мое сердце, что это зелье привьется у нас в Кастилии. Дымишь, и на душе словно легче делается… Точно хлебнул из фляги доброго малагского вина!

Алонсо что-то тихо сказал Кибану, и тот скрылся в пещере. Через несколько минут он вернулся, держа в руках выточенную из черного дерева, отполированную и украшенную резьбой трубку.

— Возьми, испанец! — протянул он трубку Фернандесу. — Эта трубка принадлежала моему отцу, и я дарю ее тебе!

— Это богатый подарок, старина! И я хочу ответить тебе тем же, — и Фернандес отстегнул от пояса свой кинжал. — Возьми, его сработал мой дед, один из лучших оружейников Толедо!

Индеец взял толедский кинжал и протянул руку испанцу. Фернандес пожал руку Кибана и тотчас стал пробовать свою великолепную трубку.

— Смотри, Кибан, этим клинком можно разрубить монету, — и Бартоломе ударил кинжалом по серебряному песо, которое разлетелось на две половинки.

Одну половинку он отдал Фернандесу, а другую — Кибану:

— Храните эти половинки. Теперь вы — братья!

— Правильно, сеньор! По чести говоря, это вы хорошо придумали.

— Это не я придумал, Фернандес, а вы сами, ты и Кибан.

Алонсо и Бартоломе вернулись в пещеру. Ужин был приготовлен на большом плоском камне, заменявшем стол.

— Помнишь пещеру козопаса, Алонсо?

— Конечно, помню. Это была одна из самых лучших ночей в моей жизни. Но что это, Баона? Я вижу, у нас мясной ужин?

— Испанец Хасинте убил козленка.

— А ты, мой мальчик, ты хотел бы уметь стрелять из аркебуза? — спросил Бартоломе.

— Гуама учит меня, — с гордостью ответил маленький индеец. — Еще не очень хорошо, но я уже умею стрелять!

— А у тебя есть аркебуз?

— Нет, — с сожалением сказал Баона. — У мальчиков нет оружия.

— Пойди к Хасинте и скажи, что я велел отдать тебе аркебуз.

Лицо Баоны осветилось белозубой улыбкой. Глаза загорелись.

— А я подарю ему свой лук и стрелы; можно, Гуама?

— Да, Баона, пойди к нему.

Когда Баона выбежал из пещеры, Бартоломе сказал:

— Ты был немногим старше этого мальчика, когда мой отец привез тебя в Кастилию. Алонсо, неужели я нашел тебя, чтобы вновь потерять?

Алонсо хотел сказать: «Останься с нами», но что-то мешало ему. Ведь Бартоломе — испанец. Сможет ли он сражаться против своих братьев?

— Если бы я думал только о себе, я, не размышляя, остался бы с тобой до конца жизни, — словно ответил на его мысли Бартоломе. — Но мне надлежит многое исправить, раскрыть глаза слепцам. Я должен искоренить рабство в Индии!

— Ты будешь одинок в своей борьбе!

— Нет, Алонсо, я верю, что есть честные люди в Испании и они поддержат меня.

— Я счастлив, что среди испанцев есть ты! Помни, Бартоломе, здесь, в горах Баракоа, бьется верное сердце!

Не сдерживая слез, они обнялись, быть может, в последний раз… На рассвете Бартоломе должен был вернуться со своими спутниками к Нарваэсу.

Их провожал Кибан.

— Вот дорога, — сказал индеец, указывая на тропу. — По ней вы спуститесь к морю, а там доберетесь до своих.

— Прощай, Кибан, — сказал Бартоломе. — Благодарю тебя за дружбу и доверие к нам.

Старый Фернандес хлопнул индейца по плечу:

— Ну, Кибан, старина! Надеюсь, что мой нож не продырявит мою же шкуру? О других я не беспокоюсь.

— Брат Фернандес, — ответил Кибан, — мы выкурили с тобой не одну трубку мира, и теперь навсегда друзья. Да и зачем нам ссориться? Ты не разбогател на нашей земле. Как пришел бедным солдатом, так и уйдешь.

— Клянусь Сант-Яго, ты прав! К простому человеку богатства не идут: они липнут к знатному карману. И, кроме желтой лихорадки да твоей трубки, пожалуй, я ничего из Индии не увезу!

Бартоломе подошел к Кибану: