Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Почему вы хотите уезжать, лисенсиат?

— Иссякли мои средства, и мне не на что жить при дворе.

— Клянусь честью, это нехорошо, — возразил фламандец. — Разве вы не можете одолжить у ваших друзей, например у меня?

— Брать в долг может только тот, у кого есть надежда расплатиться. У меня нет даже такой надежды.

Молодой придворный, будучи человеком благородным, понял побуждения отказа от денег. И он решил помочь Лас-Касасу, который никогда ничего не просил для себя.

— Знаете что? — сказал фламандец. — Вам нужна поддержка более сильная и действенная, чем канцлера. Он слишком занят государственными делами. Я познакомлю вас с капелланами его величества короля. Это достойные и ученые люди, и я уверен, что вы найдете с ними общий язык.

— Дорогой сеньор, вы истинный друг мой! Ведите меня к капелланам!

Восемь капелланов короля Карлоса, среди которых были доктора Саламанкского и Парижского университетов, сразу заинтересовались планом Лас-Касаса. Их всех, как юношей, увлекла идея рыцарского братства. Каждый день, сохраняя тайну, встречались они в монастыре Санта-Каталина, в те часы, когда заседал Совет по делам Индий, чтобы никто из членов Совета не узнал об их планах. Они дали друг другу торжественную клятву, что не позволят никому запугать себя, и решили начать свою борьбу мирным путем.

Однажды на заседание Совета по делам Индий явились капелланы его величества и Лас-Касас. Они принесли петицию, в которой взывали к мудрости Совета, предлагали начать действовать для спасения Индии. И там же было указано: если члены Совета откажут, они пойдут к великому канцлеру; если будет против и он, тогда пойдут к королю. А если откажет и король, то выступят публично, обвиняя всех, даже короля, в нежелании помочь Индии.

Велико было удивление и возмущение Фонсеки, когда он увидел эту петицию и подписи под ней.

— Надо иметь великую смелость и великое самомнение, — сказал высокомерно Фонсека, — чтобы прийти сюда и поучать королевский Совет вам, которых кормит король. Разве это ваше дело вмешиваться в подобные вопросы? Чувствую, что здесь не обошлось без Лас-Касаса. Слышу его шаги!

— Здесь пришел не простой Касас, а божий храм! — с блеском ответил один из капелланов [52] Casa — ( испанск. ) — дом; здесь игра слов. .

Несмотря на противодействие Фонсеки, капелланы снова выступили и выставили требование: выполнять законы, составленные Лас-Касасом и утвержденные кардиналом Сиснеросом.

Как ни сопротивлялся Фонсека, но великий канцлер, вынужденный действовать, назначил комиссию. Эта комиссия была чрезвычайно опасна для Фонсеки, ибо он теперь имел дело не с каким-то лисенсиатом Лас-Касасом, но со знатными и всесильными советниками короля: с кардиналом Адрианом, главным казначеем де Варгасом, маркизом Агиляром де Кампо и другими. Но под любыми предлогами Фонсека мешал работе комиссии.

Настал день, когда по приказу короля должен был быть утвержден план Лас-Касаса. На заседание Совета по делам Индий прибыли советники короля, ученые и государственные деятели. Фонсека резко выступал против Лас-Касаса.

— Не можете же вы утверждать, — говорил он, — что я и сеньоры из Совета по делам Индий погубили всех индейцев? Ведь вы сами отобрали индейцев у тех, у кого они были.

— Ваше преосвященство, — возражал Лас-Касас, — вы, конечно, не могли лично погубить всех индейцев. Но огромная смертность их была вызвана именно тем, что вы и члены Совета способствовали и помогали испанцам, владеющим индейцами.

Фонсека был взбешен и весь побагровел, хотя обычно был бледен, как оливка.

— Доверчив и глуп тот, кто, состоя в королевском Совете, должен вступать в споры с Касасом и выслушивать его поучения!

Но Лас-Касас ответил с обычной смелостью:

— Еще более глуп и доверчив сам Касас, который приехал из Индии, проделав путь в две тысячи лиг с большим риском и опасностью для жизни, и только для того, чтобы посоветовать королю и его министрам не потерять своей совести, разрушая земли Индии. И, вместо того чтобы быть ему благодарным за это, его попрекают за споры!

Голосование было в пользу плана Лас-Касаса. Фонсека ушел с заседания совершенно вне себя от злости.

— Епископ Бургосский опять очень разгневан, — сказал великий канцлер. — Дай бог, чтобы все хорошо кончилось!

Канцлер Гатинара оказался прав. Поражение Фонсеки не прошло даром. Он и его советники составили против плана Лас-Касаса мемориал с возражениями в тридцати пунктах.

Великий канцлер прочел этот мемориал и рассказал о нем Лас-Касасу:

— Среди этих пунктов есть просто абсурдные. Они пишут, что вам, как капеллану, не пристало заниматься юридическими вопросами; затем, что вы — известный скандалист и даже пират! И еще — где вы возьмете двадцать тысяч дукатов для вашего братства, когда вы сами бедны? Вы должны непременно ответить так, как вы умеете, со всем блеском и смелостью!

— Образование, как вам известно, ваша милость, у меня не теологическое, а как раз юридическое. Двадцать тысяч дукатов для рыцарского братства дает взаймы маркиз Агиляр де Кампо, ибо я денег действительно не имею. Что же касается сведений о моем пиратстве…

— Не стоит об этом говорить, лисенсиат, я вас хорошо знаю… да и не только я! Но все же вам придется ответить на все пункты мемориала! Я прикажу Кобосу принести мне мемориал.

Когда канцлер приказал секретарю Совета по делам Индий принести мемориал, тот смутился:

— Он не совсем готов, ваша милость! Я не могу этого сделать.

— Вы отказываетесь выполнить мое приказание? — в гневе воскликнул канцлер. — Ну и дела! Опомнитесь, Кобос, вы много на себя берете!

— Ваша милость, я дал клятву, что этот мемориал не выйдет из моих рук. Фонсека приказал так, чтобы Лас-Касас не мог его прочесть.

— Данной мне властью я освобождаю вас от клятвы. К тому же никто не узнает об этом. Я обещаю вам.

И секретарю ничего не оставалось, как отдать мемориал великому канцлеру. Получив мемориал, канцлер пригласил к себе на обед герцога Лашо и Бартоломе.

— Вот вам мемориал, лисенсиат, — сказал после обеда довольный Гатинара. — Ответьте теперь же на все их вздорные возражения, что они выставили против вас!

— Представляю, как лисенсиат разделает их! — рассмеялся герцог.

— Ну нет, ваша милость! — возразил Бартоломе. — Сначала они состряпали свой мемориал, потом в течение трех месяцев выковывали и оттачивали его, затем вы более двух месяцев не могли вырвать мемориал от них, а я должен ответить в один миг! Дайте мне столько часов, сколько месяцев они держали мемориал у себя, и вы увидите, как я им отвечу!

Но великий канцлер не мог отдать ему мемориал.

— Пусть лисенсиат пишет у вас, — посоветовал герцог.