Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— О падре! Я получил такое утешение, такую радость, ну, точно принял только что первое причастие!

— Он проливает слезы так, как не могла бы их проливать самая набожная и богомольная старуха, — усмехнулся Лас-Касас, вернувшись в свою каютку. — Но погодите, это не надолго!

И действительно, не прошло и получаса, как этот солдат и все другие стали предаваться своим обычным занятиям: безудержной игре в карты и разнузданной ругани.

Лагерь Писарро находился на острове Пуна в заливе Гуякиль, в месте, выгодном для высадки в богатый город Тумбес, находившийся в 30 лигах от острова. Писарро ждал новых подкреплений для дальнейшего продвижения в глубь Перу.

Лас-Касас с большим интересом смотрел на трех знаменитых компаньонов. Писарро был хотя и стар, с длинной бородой, но строен, хорошо сложен и, видимо, очень вынослив. В отличие от своих современников, он не имел пристрастия к пышной одежде: всегда ходил в черном плаще, белой шляпе и белых сапогах в подражание grand Capitàn — великому испанскому полководцу Гонсало де Кордова, под начальством которого он сражался в молодости в Италии. Движения у Писарро были быстрые, но настороженные: он похож на тигра, крадущегося к добыче. Опасный и смелый враг, ничего не скажешь!

Альмагро был по виду настоящий солдат, с тяжелым и грубым лицом, но прямодушный и справедливый. Подчиненные его любили гораздо больше, чем генерал-капитана. Луке — бывший священник и учитель — был хитер и осторожен. Говорили, что он усердно давал взаймы деньги тем лицам, от которых зависело назначение его епископом города Тумбеса и всех провинций Перу.

Писарро и Альмагро не получили никакого образования, даже не умели читать и писать. Писарро попробовал выучиться во время первого похода, но нетерпеливый характер помешал ему в этом. Научился он только подписывать свое имя, но такими каракулями, что секретарь должен был всегда ставить рядом его фамилию.

Прибытие Лас-Касаса с монахами удивило Писарро. Однако он уже научился дипломатии и хитрости и хорошо принял доминиканцев, еще не зная о цели их приезда. Но Альмагро был раздражен. Только что у него произошло не первое неприятное объяснение с Писарро: Альмагро был обижен тем, что все почести достались Писарро, который получил от короля титул наместника Перу и маркиза, жалование в 725 тысяч мараведи в год и награжден рыцарским орденом Сант-Яго. А ему придется довольствоваться званием скромного губернатора города Тумбеса и всего 200 тысячами мараведи!

— Так-то ты поступил с другом, который делил с тобой все труды, опасности и расходы? Перед отъездом в Кастилию ты торжественно обещал блюсти мои интересы так же, как и свои собственные. Как мог ты решиться так унизить меня в глазах света столь ничтожным вознаграждением? Можно подумать, что я ничего не сделал, в сравнении с тобой! — не унимался Альмагро.

Лас-Касас почувствовал, что обстановка в лагере напряженная, и потому постарался быть кратким. Но когда он вручил приказ короля, то Писарро не смог скрыть своего недовольства.

— Его величество противоречит сам себе, — сказал Луке, опередив резкие выражения, готовые сорваться с уст Писарро и Альмагро. — Ведь в своем первом приказе он писал, что мы можем пользоваться индейцами, приписанными к нашим землям, и они не могут быть отняты у нас.

— Никакого противоречия нет, — возразил Лас-Касас. — Но одно дело пользоваться услугами индейцев, а другое — продавать их в рабство в иные места Индии.

— Я все понял, сеньор, — высокомерно ответил Писарро. — Мы не собираемся торговать перуанцами, они принесут пользу для нас и на своей земле. Вы напрасно утруждали себя столь тяжелым для вашего возраста плаванием!

— Ну что вы, генерал-капитан, — сказал иронически Лас-Касас, — если вам и сеньорам Альмагро и Луке не трудны опасные путешествия в вашем возрасте, то так же они не могут быть тяжелы и для меня!

Писарро и его компаньоны смутились: они забыли, что им всем уже перевалило далеко за пятьдесят лет!

— Мы с вами знаем, что для солдата и монаха возраста нет, — продолжал Лас-Касас. — Теперь я хочу выяснить, каковы возможности строительства монастырей и миссий.

— Нет, нет, — вскричал Писарро, которого прошиб пот при одной лишь мысли, что настойчивый Лас-Касас может остаться в Перу. — Нет, сеньор Лас-Касас, все это еще преждевременно.

— И к тому же, — обиженно добавил Луке, — мне как будущему епископу Тумбеса и покровителю индейцев всех завоеванных провинций Перу надлежит думать о создании миссий, а не каким-то приезжим монахам…

— Свои есть, клянусь дьяволом, — не выдержал Альмагро, — уезжайте-ка подобру-поздорову, нечего вам тут околачиваться!

— Сеньору Альмагро не мешает, прежде чем он станет губернатором, — ответил насмешливо Лас-Касас, — пройти школу хороших манер. Видимо, сеньору раньше было некогда подумать об этом!

— Вы намекаете на то, что я безродный подкидыш?! — в бешенстве закричал Альмагро. — Так знайте, что король пожаловал мне дворянство и частичку «де» перед фамилией! Я — благородный идальго, такой же, как и вы!

— Благородство человека определяется не частичкой «де», — с достоинством ответил Лас-Касас. — Если бы даже вы имели кучу титулованных предков, ваши повадки не стали бы от этого лучше!

— Хватит, хватит, сеньоры, — обеспокоенно говорил Луке, — не стоит спорить. Ясно, что колонисты не смогут обойтись без помощи индейцев, и потому генерал-капитан и я распределим всем колонистам индейцев для пользы их духовного блага. Ибо только тогда индейцы будут иметь возможность научиться всем правилам истинной веры!

— Вы, как ученый-теолог, — резко сказал Лас-Касас, — готовы утверждать, что слово божье может обрекать человеческое существо на страдания и горе, если в награду за это ему дается свободный пропуск в рай?

— Ваши еретические взгляды давно известны, сеньор Лас-Касас, — ответил раздраженно Луке, — удивляюсь, как король дает вам столь важные поручения.

— А это вы спросите у короля. — И Лас-Касас простился с Писарро. Луке и Альмагро он даже не кивнул головой.

В тот же день отходила каравелла в Никарагуа, и Лас-Касасу с монахами ничего не оставалось более, как отплыть на ней обратно.

— Мне делается страшно, — сказал Минайя, — когда я подумаю, что судьба целого народа — несчастных перуанцев — находится в руках мерзкой шайки грабителей и убийц!

— И это только начало, — с горечью ответил Лас-Касас. — Их поступки заставят потомков содрогнуться!

Несколько минут монахи молчали и смотрели на берега Перу, уходившие от них в легкой дымке. Спокойные и красивые берега, большой город Тумбес, обнесенный крепостной стеной, — они не знали о своей трагической участи. Скоро вместо города останутся одни лишь сожженные развалины…