Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Саллюстий, — продолжал Лас-Касас, когда Тумбес скрылся из их глаз, — древнеримский писатель и деятель, известный своим честным и неподкупным нравом, писал о подлом заговорщике Катилине: «…с юности ему были по душе междоусобные войны, грабежи, убийства… весь цвет позоров и преступлений собрал он вокруг себя».

— Да ведь это о наших испанских конкистадорах! — воскликнул Ангуло. — Можно подумать, что он их родич!

— И я убежден, — отвечал Лас-Касас, — что Писарро и его сподвижники, подобно Катилине, запятнают себя не только чудовищными преступлениями против индейцев, но и братоубийственной войной.

…Лас-Касас оказался прав.

После кровопролитного разгрома Перу, после вероломного захвата и жестокой казни властителя Перу, инки Атагуальпы, после покорения перуанцев в лагере испанцев начались смуты и раздоры из-за власти и дележа добычи. На равнинах Перу сражались испанские армии.

Вероломное убийство инки Атагуальпы. Старинная гравюра.

Первым восстал Альмагро, но был захвачен и в 1538 году убит Писарро и его братьями. Сын Альмагро отомстил за отца и в 1541 году заколол Писарро в его вице-королевском дворце в Лиме. Менее чем через год молодого Альмагро казнили, как заговорщика, сторонники Писарро. Один из братьев Писарро был осужден в Кастилии за убийство старого Альмагро к двадцати годам тюрьмы. Старший брат Писарро, Гонсало, захватил власть наместника Перу и не подчинился королевским войскам, но потом был разбит и в 1548 году казнен за измену и мятеж.

В то время когда Бартоломе в 1532 году направлялся в Перу, в горах Баракоа развертывались трагические события.

Уже много лет Гуама настойчиво и терпеливо собирал вокруг себя верных и смелых людей, учил их воевать. Его отряды были неуловимы, как ветер, и удары их стремительны, как ураган. Умный кубинец понимал, в чем его неуязвимость и сила: в умении вести с испанцами такую войну, о которой он говорил Бартоломе. И ему это удалось! Имя Гуамы становилось все более и более грозным для колонистов восточных провинций Кубы.

Гуама перенес свой лагерь в самые недоступные ущелья Баракоа. Вместе со старым Кибаном и Намуной, своими лучшими соратниками и друзьями, он обсуждал планы ближайших военных действий.

— Гуама, что делать с отрядом, который разрушил город и крепость Пуэрто-Принсипе? — спросил Кибан.

— Распусти отряд, как обычно, — ответил Гуама, делая пометки на карте, разложенной на плоском камне, заменявшем стол.

— Но почему, Гуама? — недовольно спросил Намуна. — Воины готовы сражаться еще, потерь у нас почти нет, и мы добыли в боях много оружия.

— Ты же знаешь, Намуна, нам надо хорошо подготовиться к следующему удару — нападению на город Баракоа. И пусть люди отдохнут. Черная болезнь в прошлом году очень ослабила нас.

— Ее занесли к нам испанцы, — гневно сказал Намуна. — И мы потеряли столько достойных воинов!

— Черная болезнь унесла больше воинов, чем стычки с испанцами, — добавил Кибан. — Мы не умеем ее лечить.

— Сами испанцы не умеют лечить черную болезнь, которую они называют «оспа». Мне говорил Бартоломе, что в Кастилии от нее вымирали целые селения.

В пещеру вошел молодой индеец с аркебузом.

— Вернулись разведчики, — сказал он.

Вслед за ним вошли три воина, измученные тяжелой дорогой и голодом.

— Дай им поесть, Кибан, и пусть они отдохнут, — и Гуама вышел из пещеры.

Около входа стоял дозорный Баона.

— Ты помнишь моего друга из Кастилии? — вдруг спросил Гуама. Ему захотелось поговорить о Бартоломе…

— Конечно, помню! Ведь он велел своему слуге дать мне этот аркебуз. И я сохранил его! — с гордостью ответил Баона.

Гуама отошел от пещеры и присел на камень. Пусть отдохнут воины-разведчики. Они проделали нелегкий путь. Кажется, в горах Баракоа могут жить лишь звери да птицы… И еще индейцы, в которых никогда не угасает мятежный дух борьбы!

В памяти Гуамы сохранилось множество прекрасных стихов, прочитанных им в Кастилии вместе с Бартоломе. Здесь у него нет книг, но он помнит стихи Петрарки, любимого поэта…

«Петрарка прав. Спасенье только в наших собственных руках. Победа или смерть! У меня нет иных желаний, иных помыслов. Когда-то Бартоломе рассказал мне о доблестном римском воине Курции, который для блага родины пожертвовал жизнью. Вот уже много лет я, как Курций, бросаюсь в открытую пропасть для спасения Кубы! Среди этих каменных круч я сам превратился в камень. И только одна скрытая мысль всегда живет во мне: я хочу знать, что с Бартоломе; мне так нужен он, его любовь и дружба. За долгие годы лишь одна весть о нем — короткое письмо от его друга Педро Рентерии и толедский кинжал… Его друг писал мне, что Бартоломе снова в Кастилии, и о том, чего добился он от короля: его назначили „защитником индейцев“. Бартоломе, вероятно, верит в то, что это поможет ему бороться с тиранией. Но, по-моему, это только почетный титул, который в Индии ничего не будет значить! Бартоломе просто сплавили из Кастилии, а реформы… Невелика цена королевским реформам, когда по-прежнему царит в Индии произвол колонистов и не прекращается жестокая война!»

Осада испанского форта индейцами. Старинная гравюра.

Кибан позвал Гуаму, и он вернулся в пещеру. До глубокой ночи там светился огонь…

Баракоа — первый из семи городов, основанных на Кубе Диего Веласкесом еще в 1514 году. Город имел важное значение, так как был расположен на восточном побережье и связывал Кубу с Эспаньолой.

Через несколько дней от Баракоа осталась груда дымящихся развалин. Город был сожжен почти дотла. Остатки разгромленного гарнизона испанцев бежали к побережью, а оттуда переправились на Эспаньолу.

— Я хорошо отомстил за отца, — с трудом говорил тяжело раненный Намуна, когда отряд вернулся в горы. — Проклятые испанцы не скоро забудут удары сына великого вождя Атуэя. Теперь я могу спокойно умереть…

— Ты будешь жить, — ответил Кибан, перевязывая раны Намуны.