Томас Костейн - Серебряная чаша

Комната была пуста. Елена исчезла. Он так и не понял, дослушала ли она до конца его заранее приготовленную речь или же ушла сразу, как только сообразила, что он хочет сказать. Но это не имело никакого значения.

Три дня Василий самозабвенно работал над бюстом Нерона. Когда Септимий Руллианий взглянул на него, то сказал то же, что и Елена несколько дней назад.

— Вот только понравится ли он ему. Лично я нахожу его великолепным. И нисколько не приукрашен. Тебе удалось совершенно точно уловить черты хитрого, кровожадного животного в его божественном лице. И между тем в этом бюсте ясно видна рука гениального мастера. Может быть, цепкие глаза Цезаря заметят это. Обычно подобные вещи от него не ускользают. Ладно! Я покажу ему твою работу, а там посмотрим, к чему готовиться. Если хочешь добрый совет, то пойди пока пройдись и отдохни. Вон, иди в сады. Это единственное нормальное и приятное место в этой зловонной норе.

Перед тем как последовать этому совету, Василий решил пойти навестить Дария. Это был один из тех редких людей, которых рекомендовал ему великий Селех. Он отвечал за развлечения в императорском дворце. Василий отыскал его в большой просторной комнате на первом этаже. По всей вероятности, раньше в этом помещении располагалась одна из многочисленных императорских канцелярий.

Комната была переполнена молодыми людьми с руками горилл и ногами беговых скакунов. Они висели, раскачиваясь у самого потолка на длинных веревках, прыгали с одной трапеции на другую, перебрасывались обручами. Были тут акробаты и жонглеры, которые подбрасывали в воздух металлические диски, острые мечи, тарелки, разноцветные ленты… Повсюду пробегали танцоры. Их руки и ноги изгибались в немыслимых движениях.

Голова Дария была лысой, как яйцо рока [80] Рок — птица в восточных сказках. . Завидев Василия, он тут же принялся рассказывать ему о своих несчастьях.

— Угодить Цезарю так трудно! Он все время хочет чего-нибудь нового. В последний раз я привел ему акробатов. И знаешь, что он сказал? Он воскликнул: «Божественный Тиберий! (Он всегда поминает своих родственников: то Клавдия, то Августа, то Калигулу… На этот раз, видимо, была очередь Тиберия.) Божественный Тиберий, я ненавижу акробатов! У них свиные рыла! Я лучше бы взглянул на борцов. У них животы, как барабаны. Убери отсюда этих акробатов и разбей их пустые головы о ближайшую стену». К счастью, он любит жонглеров, а у меня сейчас как раз подобралась замечательная труппа. Правда, он любит еще и танцоров, но тут дело сложнее. Трудно найти что-нибудь стоящее… С тех пор как Цицерон сказал: «Ни один нормальный человек не будет танцевать, если он, конечно, не пьян в стельку», это искусство не пользуется в Риме особым почетом. Ну, остаются еще пантомимы, исторические сцены. Посмотри на них, вон они там, в углу! Скажи, видел ли ты когда-нибудь нечто более напыщенное и глупое?

Василий посмотрел в указанную сторону и ответил:

— Я вижу там лишь танцовщицу, и она не выглядит ни глупо, ни напыщенно.

Она сразу привлекла внимание молодого человека. Своими волосами, серебристыми, словно лунный свет, и голубыми глазами она выделялась среди остальных, смуглых девушек. И танцевала девушка весело и с удовольствием. Это тоже отличало ее от остальных танцовщиц.

— Это Юли-Юли, — сказал Дарий. — Я возлагаю на нее большие надежды. Ни одна уважающая себя римлянка не желает стать танцовщицей. И нам ничего не остается как брать на эту работу мужчин. Но дело в том, что в венах Юли-Юли течет не римская кровь. Это большая удача! Когда я ее покажу, успех будет поразительный. — И он позвал: — Юли-Юли! Пойди сюда!

Девушка прекратила танец и на мгновение застыла на месте. Затем побежала к ним, словно облако, подгоняемое ветром. Подбежав, она улыбнулась Дарию (Василий не ошибся: ее глаза были удивительной голубизны) и сказала что-то на незнакомом певучем языке.

— Я хотел бы, чтобы ты станцевала что-нибудь для этого молодого человека. Подожди, подожди, он не знает нашего языка.

— Какая жалость. Он очень миленький.

— Он очень миленький, но он женат на очаровательной женщине. К тому же он серьезный юноша. Что не скажешь о тебе. Ты ужасная кокетка! Правда, надо признать, это твой единственный недостаток.

— Да, господин. Но разве это плохо?

— Там, — Дарий сразу стал очень серьезным и поднял палец вверх, — на небе нет места кокетству.

— Тем более… Ничего не остается, как быть кокетливой при жизни. — И она весело засмеялась. Но почти тут же стала серьезной. — Господин, я молода и я рабыня. У меня не так много радостей в жизни.

Дарий повернулся к Василию и сказал на койне:

— Ее отец был готом, а мать — римлянкой. Очень милая и нежная женщина. Она — одна из нас.

Василий понизил голос:

— Она христианка?

— Да, и притом из самых пламенных. Она принадлежит императорскому дому и, конечно же, никогда не будет отпущена на свободу. Но, несмотря на это, она всегда весела и приветлива. И очень гордится своей работой.

А девушка села на пол и с детской непосредственностью задрала свою тунику. Обнажились красивые длинные ноги. Девушка принялась надевать натертые маслом кожаные сандалии. Они не имели ремешков, и поэтому ей пришлось приложить некоторую силу, чтобы натянуть их на ноги. Василий долго смотрел на ее светлую макушку, затем спросил:

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать. Скоро надо будет выдавать ее замуж. Я как-то услышал, что ее хотят дать в виде приза одному из победивших гладиаторов. Но надеюсь, что мне удастся спасти ее от подобной участи. Я скажу, что это очень ценная танцовщица, чтобы вот так просто отдать ее грубой силе.

Девушка резко вскочила на ноги, удостоверилась, что сандалии надежно сидит на ногах, и принялась танцевать.

Казалось, что это не тело, а воздушная тень скользит, не касаясь земли. Пепельные волосы сверкали в ярких лучах солнца, и Василий не удержался, чтобы не заметить:

— Она — сама весна, которую ласкает буйный ветер!

Дарий послал танцующей девушке воздушный поцелуй.

— Она — лунный свет, лесная нимфа. Сейчас ты видишь ее в полной красе. Сейчас она очень серьезна. Она хочет произвести на тебя впечатление, потому что нашла тебя очень милым. Но иногда бывает немножко странной! Но ничего, я и Селех, мы сейчас готовим ее для первого выступления при дворе. Я думаю, что такое выступление нельзя пропустить. Ты понял, юноша? Это будет что-то удивительное.

Сады были словно охвачены огнем. Все было покрыто красными осенними листьями. Огромные величественные канны поднимали к небесам свои тронутые осенью кроны. В этом самоуверенном величии они были подобны символам могущества римской империи. А у стен или в тени деревьев, там, где до них не могло добраться злобное солнце, росли чудесные дикие лютики и густые кусты мака.