Томас Костейн - Серебряная чаша

И вот Василий и Деметрий достигли дома Элишама, который располагался у подножия Палатина. Тропинка, по которой они шли, была такой крутой и узкой, что они все время боялись сорваться и упасть на крышу одного из домов внизу. Все окна в доме Элишама были освещены. Это обстоятельство слегка обеспокоило беглецов. В такое позднее время это могло означать лишь одно: в доме были гости. Это все усложняло.

Когда они вышли на улицу, Деметрий остановился.

— Кажется, дом полон народу, — проворчал он. — Скорее всего Элишам не сможет принять тебя. И все же, раз Селех сказал — я зайду. А ты пока спрячься вот тут, в углу. Здесь темно. Сиди тихо и не шуми. Никуда не двигайся, пока я не выйду.

Он так долго оставался в доме, что Василий уже начал думать, что все было продумано заранее, что таким способом Селех хотел от него избавиться. Он уже начал размышлять, не без страха, куда он мог пойти в поисках убежища. И тут он увидел, как одно за другим в доме стали гаснуть окна.

Когда дом погрузился во тьму, он услышал чьи-то осторожные шаги.

— Где ты? — шепнул Деметрий.

— Здесь.

Деметрий подкрался к юноше и с облегчением прошептал, что отведет его в дом.

— Элишам сразу же дал свое согласие, но нужно было время, чтобы избавиться от гостей. Теперь путь свободен, и я проведу тебя. Мне ведь тоже надо торопиться. У меня целая куча дел, а рано утром надо снова идти на рынок.

— Ты сильно рисковал ради меня, — проговорил Василий с благодарностью. — Все были так добры ко мне: и ты, и Селех, и те четверо рабов.

— Если ты хочешь отблагодарить нас, то сделай так, чтобы тебя не поймали. Это будет самой лучшей благодарностью, — ответил Деметрий. — Не хочу лгать тебе, но самое большое наше желание — чтобы ты исчез поскорее. А уж потом мы постараемся спасти собственные шеи.

Они вошли в дом с черного входа. Василий ничего не видел в темноте и шел за своим спутником, вытянув вперед руки. По звуку шагов он догадался, что они находились в коридоре. И коридор этот был просторным. Это предположение полностью оправдалось, когда вдалеке мелькнул свет зажженной лампы. Ее свет был таким слабым, что едва освещал голову того, кто ее нес.

Как только Василий разглядел это лицо, страхи покинули его. Само лицо, длинная белая борода, благородный лоб, добрые глаза — все это вызывало симпатию и доверие.

— Я Элишам-бен-Шешбайаер, — сказал хозяин дома, приближаясь к ним. Он внимательно посмотрел в глаза Василия и сказал:

— Христос воскрес.

Сердце молодого человека наполнилось гордостью, а губы его, казалось, сами произносили сокровенный ответ на это приветствие. Да, теперь он имел полное право говорить эти слова, потому что тоже верил в Иисуса. И доказал это! Он сказал о своей вере самому императору. Этим заявлением он лишил себя всех надежд на карьеру при дворе. И не только… Он рисковал жизнью. Теперь он тоже принадлежит к истинным верующим в учение Иисуса из Назарета.

— Он сидит по правую руку от Бога, — ответил Василий.

В глазах старика, освещенных слабым светом лампы, мелькнула улыбка, и художник почувствовал, как завязался узелок их дружбы. Он подумал: «Везде, куда бы я ни шел, мне оказывали помощь такие вот добрые и благородные люди. А ведь я ничего не сделал, чтобы заслужить это».

— Следуй за мной, — сказал ювелир. — И я очень прошу тебя ступать как можно тише. Мои люди еще не улеглись спать. Пойдем, чужеземец.

— На этом моя миссия закончена, — тихо произнес Деметрий. Он явно испытывал облегчение. — Мне остается лишь попрощаться с вами и пожелать доброй ночи.

И прежде чем они ответили, он повернулся на каблуках и качнулся к двери. Они услышали, как с большими предосторожностями он закрыл ее за собой. Василий с сожалением смотрел ему вслед. Еще один друг вошел в его жизнь, помог и исчез.

Хозяин дома провел его в комнату, которая выходила в коридор. Едва они вошли, как он тут же закрыл дверь. Несмотря на слабый свет, Василий разглядел, что комната была средних размеров. Там стояли какие-то ящики и сундуки. В комнате еще были стол и два стула. Художник сразу догадался, что именно тут ювелир вел дела. На столе Василий заметил массивную копию иерусалимского Храма. Она была выполнена из чистого золота и слабо блестела в свете лампы.

— Садись, — сказал старик.

Он поставил лампу на стол и тут же зажег еще одну, побольше. Свету стало гораздо больше, и Василий смог разглядеть то, что было до сих пор скрыто во тьме. Он увидел, что хозяин — человек высокого роста, но возраст согнул его когда-то прямую спину. Старик выглядел мягким, но гордым. Взгляд его был сочувственным и одновременно умным. Поверх белого халата на нем была надета богато расшитая туника. Черная повязка стягивала ему виски, а на шее висела толстая золотая цепь. На одном из пальцев Василий заметил перстень с большим карбункулом. Камень сверкал красным светом.

— Я приношу тебе свои извинения за то, как ты был принят в этом доме, — сказал Элишам. — Все мои слуга христиане, и, как мне кажется, я вполне могу им доверять. Но ты сам понимаешь: чем меньше людей будет знать о тебе, тем меньшему риску мы все подвергнемся. Я сделаю все, чтобы никто о тебе не узнал. Лишь один из слуг будет в курсе дел. Ни моя жена, которая, кстати сказать, очень слаба здоровьем, ни трое моих сыновей знать ничего не будут.

Он сел за стол и вытянул вперед длинные руки. Широкие рукава распластались по столу. И хота он продолжал наблюдать за своим гостем, глаза его то и дело возвращались к золотой шиши Храма.

— Новости, которые принес мой друг Деметрий, очень бес покоят меня, — печально продолжал он. — Ложные обвинения этой женщины могут привести к большим страданиям. Да, мой юный друг, страх и печаль, словно липкий туман, опутали этой ночью дворец Нерона. Все, что сказала эта порочная сирена, которая помогает Симону в его бесчестных делах, — все ложь. Никогда никакого заговора не было. Но из-за этих обвинений наши братья могут подвергнуться ужасным преследованиям. Если, конечно, император… поступит так, как поступал до сих пор. Увы, очень мало надежд на то, что он поступит иначе. Его ненависть велика.

— Помолимся за то, чтобы с Юли-Юли не случилось ничего плохого! — воскликнул Василий с жаром. — Я счел своим долгом последовать ее примеру сегодня вечером. Вот только ей не повезло так, как мне. Когда я думаю о том, что спасся в сахарном ящике, который предназначался для нее, совесть начинает мучить меня.

— Ну, ты многого хочешь, — доброе лицо Элишама омрачилось великой грустью. — Теперь Нерон не скоро успокоится. Для этого понадобятся жертвы, и Юли-Юли может стать первой из них.

— Неужели нет никакой возможности спасти ее?

— Никакой, за исключением дворцового переворота. — Старик тяжело вздохнул. Теперь он смотрел на свои белые, холеные руки с длинными пальцами. Помолчав немного, он снова поднял голову. — Евреи, которые живут в Риме, постоянно подвергаются нападкам. Они будто служат мишенью римлянам. Им завидуют, потому что их дела идут хорошо и еще потому что они пород, избранный Богом. Такое впечатление, что презрение к нам лишь возросло с тех пор как пришел Иисус, который был тоже из рода Давидова. А его учение слишком ново и непонятно для них. И еще… — он осторожно дотронулся пальцами до золотой копии. — Сердца всех нас, живущих здесь, сжигает одно пламенное желание: увидеть, как горит солнце на золотой крыше Храма. Того самого, где Господь разговаривает со своим народом. Я говорю тебе об этом потому, что большинство рабов, на которых обрушится гнев императора, — евреи. Они видели этот Храм и верят и учение Иисуса, сына Бога.