Томас Костейн - Серебряная чаша

Василий не спускал глаз с Петра. Он слушал и знал, что все, о чем говорил апостол, сбудется. В свое время Лука подготовил его к этому. Он показал ему, что сильная вера в хрупком человеческом сердце гораздо большее чудо, чем неожиданное освобождение пленного раба.

— Сегодня вечером, — заключил Петр, — когда окончится наша встреча, я отправлюсь к воротам тюрьмы. Может быть, произойдет чудо, может быть, Господь сделает так, что падут стены и я смогу войти в темницу, где томятся эти несчастные. Я постараюсь убедить их в том, что палачи Нерона приведут их в мир вечного мира и радости. Может быть, мне удастся сделать мужественными их сердца и они смело посмотрят в глаза смерти, когда пробьет час. Так обратимся же взглядом к грядущему дню! Наша кровь оросит землю, и, когда настанет час жатвы, всходы удивят весь мир!

Было уже очень поздно, когда дверь комнаты Василия отворилась и вошел Петр. Он подошел к юноше и сел рядом с ним на скамейку у стены.

— Глаз Господень следит за тобой, — сказал он. — Он вырвал тебя из когтей злобного императора. Как бы хотелось и нам вырвать из лап смерти тех несчастных, что находятся сейчас в тюрьме.

— Я скрылся из зала, полного гостей, в сахарном ящике, который предназначался для маленькой танцовщицы, — ответил Василий с горечью. — Я даже не успел обрадоваться своему спасению как… как…

— Не надо плакать… Люди, подобные этой девушке, будут вознаграждены…

Они немного помолчали, затем, хитро блеснув глазами, Петр спросил:

— Признайся, ты, наверное, очень удивился, когда увидел меня там внизу? Ты ведь и предположить не мог, что Чефас, старый Чефас, прислуживающий в харчевне, не кто иной как Симон из Галилеи, которого еще называют Петром?

— Нет, — ответил Василий. — Я знал это. Я видел тебя во сне. Это был чудесный сон…

И он принялся рассказывать своему собеседнику сцену, свидетелем которой явился прошедшей ночью. Когда же он дошел до описания лица Иисуса, Петр схватил его за руки и в волнении стал трясти. Он весь был полон внимания, а глаза апостола сверкали счастьем.

— Сын мой, ты видел Иисуса! — воскликнул он. — Как мало осталось сегодня людей, видевших Его лицо! Да, желание Господа более чем очевидно, он хочет, чтобы ты закончил чашу!

Василий встал, подошел к столу и поставил лампу таким образом, чтобы пламя меньше колебалось. Затем медленно приблизил руку к покрывалу, накинутому поверх бюста, над которым он работал с таким остервенением всю ночь.

Отступив на несколько шагов, он вопросительно взглянул на Петра.

Петр долго смотрел на глиняный бюст. Он сложил руки, а губы его что-то шептали. Но вот он качнулся вперед и упал на колени перед столом.

— Это Его лицо, — прошептал он. — Да, сын мой, именно таким я видел и запомнил Его. Таким же величественным было это лицо, когда мы видели Его в последний раз. — Петр принялся молиться со всей страстью: — О, Иисус, неужели ты пришел ко мне, чтобы помочь отыскать дорогу в эти смутные дни. Я стар и очень устал… Мне нужна твоя помощь… О Спаситель!

Он поднялся и сказал Василию:

— Накрой Его, сын мой! До тех пор, пока твоя работа не будет закончена, береги этот бюст, как первосвященник бережет тайны святости. Эта реликвия станет святой для людей, которые придут после нас.

Затем обычным, будничным голосом он сказал юноше, что нужно делать дальше.

— Через несколько дней из Рима на восток уйдет корабль. Капитан этого корабля христианин. Я уже посоветовался с Элишамом. Он согласен со мной: тебе нужно воспользоваться этой возможностью, чтобы покинуть город. — Задумавшись, он повернулся и снова долго смотрел на бюст Иисуса. — Храни его, сын мой. Сохрани! Сохрани, даже ценой жизни, если понадобится такая высокая плата!

Знай Елена, что Симон встал с первыми лучами солнца — это серьезно обеспокоило бы ее. Едва небо посветлело на востоке, а он уже стоял на террасе, смотрел на стены и террасы домов, которые один за другим освещались яркой зарей. И конечно же, как всегда, взгляд его остановился на доме, в котором жил когда-то Цицерон.

— Ты, самый великий из людей! — заявил он, протягивая вперед руки. — Если бы ты только был жив и смог бы воспеть в золоте слов тот подвиг, который я собираюсь совершить сегодня!

Солнце не спеша продвигалось к императорскому дворцу. Вот оно уже достигло стен и садов.

— Что ж, Нерон, — закричал Симон. — Сегодня ты удовлетворишь свою ненависть. Пройдет несколько часов, и мы нанесем окончательное поражение этим святошам.

Как только стало достаточно светло, Симон погрузился в чтение какого-то странного и таинственного восточного манускрипта. Еще много лет назад он купил его, отдав очень большие деньги. Правда, ему так и не удалось прочесть его. Непонятные значки и закорючки казались просто бессмысленными. Но сегодня утром, вглядываясь в пожелтевшие от времени страницы, ему казалось, что он понимает, что написал древний, таинственный автор. Он словно вдруг разгадал смысл странных значков. Дрожащей рукой он переворачивал страницу за страницей, бормоча про себя:

— Да, да, это правда! Я всегда подозревал, что эти силы существуют. И они могут помочь тому, у кого хватит смелости воспользоваться ими. Но сегодня ни у кого в мире не хватит на это мужества. Ни у кого, кроме меня!

Он был по-прежнему погружен в чтение, когда сквозь прорезь в занавесках просунулась чья-то голова. Неприятные, липкие, словно пьяные глаза пробежали по террасе и остановились на Симоне. Незнакомец поприветствовал волшебника развязным жестом без всякого почтения:

— Ну что, хозяин, дрозды прячутся в шапке волшебника?

— Бальшис! — закричал Симон. — Как ты смеешь беспокоить меня, когда я медитирую! Вон отсюда, и чтобы я больше не слышал твоих идиотских выражений!

Наглая улыбка ассистента стала презрительной.

— Я пришел сообщить тебе, о источник знаний, что час назад мы установили на верхушке башни то хитрое приспособление. Ни один посторонний глаз не видел нас. И оно работает. Работает, о кладезь мудрости! Теперь ты спокойно можешь взлететь и приземлиться. Словно маленький попугайчик.

— Да, я полечу, полечу! — заявил Симон Волшебник. — Только я вовсе не нуждаюсь в приспособлении, которое ты установил на башне. В моих жилах заключена великая сила. Она поднимет меня в воздух без всякой посторонней помощи.

— О смелый, мужественный Симон, будет чем привести в восторг погонщиков мулов! — бросил Бальшис и быстро скрылся за занавеской.

Через несколько минут на террасу вышла Елена. Вид у нее был недовольный и мрачный. В руках она держала плащ. Он был двух цветов: желтого и черного.

— Вот он! — сказала она. — Портниха смогла закончить его лишь сегодня поздно ночью. — Помнишь, если ты вообще способен что-нибудь помнить, мы решили с тобой, что эти цвета будут лучше других выглядеть на фоне голубого неба. Посмотри на плащ. Ты будешь красив!