Томас Костейн - Серебряная чаша

— Они уже почти закончили молиться, — пробормотал Адам, в голосе которого слышались восхищение и уважение. — Кажется, их начальник уже готов начинать…

Едва он произнес эти слова, как с того берега реки послышался чей-то громкий голос:

— Встаньте! И отправимся к Сиону, к нашему Богу Иегове.

Группа молящихся послушно вняла призыву. Все поднялись и запели гимн: «И возрадовался я, когда он сказал мне — отправимся к дому Иеговы».

Для Адама это представление не было новостью. В это время года каждая из двадцати четырех провинций Палестины посылала своих представителей в Иерусалим, чтобы принести в дар Богу первые плоды нового урожая. У крестьян собирали самые крупные зерна пшеницы, самые аппетитные ягоды, самые сочные плоды и фрукты, складывали их в плетеные корзины, белые как снег, или даже в серебряные или золотые сундучки и несли их в Храм. Василий, который еще ничего не слыхал об этом, наблюдал за представлением с нарастающим вниманием.

Мерно шагая в ногу, слегка покачиваясь в такт, караван приближался к броду. Они, не задерживаясь ни на минуту, зашлепали по мелководью, распевая при этом третий псалом из Песни восхождения:

Адама-бен-Ахера просто распирало от гордости за свой народ, который демонстрировал такую верность своему Богу. Он ударил Василия в бок кулачищем, шумно показывая на двигавшихся цепочкой людей.

— Смотри, — сказал он. — Все они верны заповедям Моисея, Именно так пророк вел за собой Осия [18] Осия, сын Навина, — один из 12 соглядатаев, посланных Моисеем для обозрения земли Ханаанской. В конце сорокалетнего странствия евреев Моисей назначил его начальником народа. Во главе народа Израиля перешел Иордан, как посуху. . Все эти люди спали ночь под открытым небом, чтобы сохранить свою чистоту, а многие и не спали вовсе, охраняя дары. Им пред стоит преодолеть долгий путь до Святого Места. И всю дорогу они будут распевать псалмы. Скажи, разве кровь не кипит в твоих жилах при виде такой верности, которые эти люди сохраняют закону предков? Когда они подойдут к холму, на котором стоит Храм, священники и левиты выйдут им навстречу, а потом все вместе станут подниматься на холм, не переставая петь хвалу Иегове. Так бывает из года в год, так будет всегда.

С раннего утра начальник каравана стал собирать лагерь и готовиться к обычному дневному переходу’. На этот раз Василий забрался на своего верблюда бел чужой помощи и самодовольно заявил:

— Мне кажется, что сегодня я смогу выдержать весь дневной переход.

Адам по-прежнему смотрел на распевавшую псалмы процессию.

— Мы, сыны Израиля, серьезно относимся к своей вере, — заявил он. — Скажу больше: мы единственные, кто так поступает. Я докажу тебе это, вот увидишь.

Поете чего он пустился в длинные разглагольствования о достоинствах, которыми обладает его народ. Устремив взгляд перед собой, он громким трубным голосом рассказывал о славных страницах истории Израиля, декламируя целые куски из Книги книг. При этом он ни на минуту не прекращал жестикулировать, а при каждом удобном случае повторял любимую мысль, суть которой заключалась в том, что только еврейскому народу доступна истина, а остальные религии не представляют из себя ничего, кроме лживого идолопоклонства. Так продолжалось несколько часов кряду. Казалось, ему просто незнакома усталость. В конце каждой истории он выпрямлялся в седле, устремлял глаза к яркому солнцу и оглашал окрестности громким криком, словно хотел донести слова из своей киши до всего мира. Василий, который позволил себе отстать от Адама на несколько метров, не мог ничего разобрать в этом бесконечном потоке слов, кроме одной фразы, которую караванщик повторил не меньше сотни раз:

«Слушай, о Израиль Господь Бог — наш единственный Бог!»

В Иерусалиме, находясь на улицах города, полагалось никогда не поворачиваться спиной к Храму. Чтобы не нарушать этого правила, люди вынуждены были постоянно следить за своими движениями, чтобы сохранить направление, при котором хотя бы уголком глаза можно было видеть величественный Храм. Если же приходилось идти от Храма, то иудеи каждую секунду оглядывались или просто смотрели назад.

Впрочем, эта традиция не доставляла никаких сложностей тем, кто выходил из дома Иосифа Аримафейского. Его дом был построен на холме, возвышавшемся над Долиной сыроварен, за которой на горе возвышался Храм единственного Бога. Его мраморные стены волшебно мерцали на фоне лазурного неба, а золотой купол, ощетинившийся золотыми стрелами, говорил о мощи и богатстве народа, который его воздвиг.

Бросающаяся в глаза роскошь Храма и дворцов у его подножия контрастировала с бедностью домиков в низине и рабочими улочками, всегда заполненными народом. Люди гудели, словно пчелы в ульях. Маленькие полуразрушенные домики, будто спасаясь от ужасающей жары и шума, налезали друг на друга, напоминая гигантские лестницы из кубов с плоскими крышами, увитыми виноградом, увешанным спелыми красными гроздьями. Прыгая с крыши на крышу, не раз уходили от правосудия преступники. Задавленные тяжелой жизнью жители бедных кварталов всегда помогали нарушителям законов. Дорога, всегда кишащая людьми, носила название Овечьей тропы, она упиралась в высокие богатые ворота, вделанные в высокую мраморную стену. Это и был дом Иосифа Аримафейского, самого богатого человека в Иерусалиме, а может быть, даже и в мире. Так как вот уже десять лет Иосиф не выходил из дома, он стал притчей во языцех у людей, живших по соседству в домишках, подобно улиткам облепившим мраморную стену. Карабкаясь по склону холма, оравы детей приходили под стены дома Иосифа и непочтительно, а иногда и вызывающе кричали: «Эй, богач, мы дети бедных сыроваров, поделись с нами хотя бы крохами своего изобилия!» Если они не были очень навязчивыми, то ворота открывались и им выносили на подносах всякие вкусные вещи — финики, овсяные лепешки, а иногда и мелкие монеты.

Именно к этим прекрасным, обитым бронзой воротам, Адам-бен-Ахер и привел Василия в то утро, когда караван вошел под стены Свитого города. Дожидаясь, пока им откроют, оба гостя стояли на раскаленных камнях. Даже ветер, дувший из долины, казалось, нес с собой только жар и духоту. Впрочем, это совершенно не беспокоило Адама. Повернувшись к сверкающему золотом и белизной Храму, он не отрываясь смотрел на него. Казалось, это великолепное сооружение вот-вот вознесется к небесам. При этом Адам старательно избегал крепости Антония — массивного замка, построенного на северо-востоке еще ненавистным царем Иродом, а сейчас ставшего прибежищем римских властей и прокураторов. Ни один иудей по доброй воле не задерживал своего взгляда на камнях этой мрачной крепости.