Сергей Семанов - Крымская война

Приходилось теперь всё снова рассчитывать и пересчитывать. Конечно, российское правительство ничего не имело против ослабления своего постоянного соперника — Австрии. Однако в Петербурге опасались и чрезмерного усиления Пруссии. В этой связи дальнейший курс русской дипломатии зависело от того, чью сторону примет Франция. Наполеон III всё более склонялся в пользу Вены. Возможность создания франко-австрийского блока вызывала тревогу у Горчаков: «Австрия, — говорил он, — надев французскую ливрею, будет вынуждена рабски следовать всем замыслам, которые возникнут на берегах Сены...» А именно в это время дипломатия Франции поддерживала Турцию против России, а главное — по-прежнему стояла за "сохранение нейтрализации Чёрного моря. Франко-русские трения не прекращались. Попытка Горчакова вновь договориться с Парижем, предпринятая во второй половине 1866 года, не дала никаких сдвигов.

Зато Бисмарк проявлял обычную настойчивость: в августе 1866 года в Россию для переговоров о военном союзе прибыл его посланец генерал Мантейфель. Для Пруссии вопрос о том, чью сторону займёт русская дипломатия, имел исключительно важное значение: европейская политическая обстановка накалялась. Столкновение бонапартистской Франции и милитаристской Пруссии становился вопросом ближайшего будущего.

Бисмарк передал через Мантейфеля о намерении прусского правительства поддержать Россию в её чаяниях на отмену Парижского трактата. Это послужило основой переговоров Мантейфеля с Горчаковым. Верный своей обычной тактике, русский дипломат отказался заключить с Пруссией военный союз, чтобы не вовлечь себя в войну с Францией, однако не собирался возражать против столкновения Бисмарка с Наполеоном III.

Не очень хотелось бы поддерживать заносчивых прусских вояк, но кандалы Парижского трактата были невыносимы, они делали беззащитным весь южный фланг страны. Пришлось Горчакову сделать нелёгкий выбор, но в той обстановке он оказался правильным: из всех великих держав оказать содействие России в этом вопросе могла только Пруссия. Вот почему Горчаков осенью 1866 года писал русскому послу в Берлине: «Чем более я изучаю политическую карте Европы, тем более я убеждаюсь, что серьёзное и тесное согласие с Пруссией есть наилучшая комбинация, если не единственная». Что ж, союзников выбирают из числа тех, кто есть...

Надо учесть также, что Россия подвергалась давлению не только в Европе, да и не только в отдалённой Средней Азии. На Балканах и в странах Ближнего Востока, везде плелись антирусские интриги. Запутанный клубок этот в XIX веке именовался «Восточным вопросом». Горчаков не только хорошо, но и глубоко знал сущее.

Георгий Чичерин: «6 сентября 1867 г., когда при новом обострении Восточного вопроса многие из русских политиков побуждали Правительство к угрожающим военным демонстрациям, кн. Горчаков писал государю императору: «Нужны были бы десятки миллионов, а у нас их нет. Мы пополняем свои ежегодные дефициты и обеспечиваем уплату своих долгов за границею единственно постоянными займами... Ещё шаг, и мы могли бы оказаться в положении, перед которым я отступаю с ужасом, то есть в невозможности удовлетворять принятые нами на себя обязательства. Это положение дел наполняет меня тревогою».

В том же 67-ом, в день пятидесятилетия службы в Министерстве иностранных дел Александру Михайловичу Горчакову был присвоен высший в императорской России гражданский чин — он стал государственным канцлером. Всего за двести лет набралось лишь одиннадцать канцлеров, первый сподвижник Петра Великого с юности до кончины — Г.И. Головкин, последний, то есть одиннадцатый — А.М. Горчаков. По поводу столь высокого пожалования новоявленный канцлер представил Александру II обширный доклад об итогах деятельности Министерства иностранных дел под его руководством. Своей заслугой он считал прежде всего то, что на протяжении одиннадцати лет, когда вся Европа переживала «неспокойное время», Россия избежала опасных международных осложнений и не была втянута в военные столкновения.

Наполеон III недооценивал опасности германской угрозы и не искал сближения с Россией. Наоборот, в конце шестидесятых годов французское правительство настойчиво выступало против русских интересов на Балканах. В итоге Наполеон III оказался лучшим помощником Бисмарка в достижении того, чтобы Александр II стал на сторону Пруссии в её столкновении с Францией.

Когда в июне 1870-го разразилась франко-прусская война, её исход многим казался неясным: долгое время армия Франции считалась сильнейшей на европейском континенте. Не исключалась и затяжная война на истощение (по примеру Крымской). В первое время российское правительство определённо держало сторону Пруссии. Уже через три дня после начала военных действий в Петербурге объявили о нейтралитете (следовательно, прусские генералы могли не беспокоиться за свой тыл). Помимо прочего, России было не выгодно поражение Пруссии ещё и потому, что оно неизбежно повлекло бы за собой усиление Австро-Венгрии. И действительно, в правящих кругах Вены были сильны реваншистские настроения. Вот почему в заявлении России о нейтралитете содержался один весьма существенный пункт: русское правительство «готово оказать самое искреннее содействие всякому стремлению, имеющему целью ограничить размеры военных действий». Это был ясный намёк на то, что Россия не допустит вмешательства Австро-Венгрии в войну и усилиться за счёт Пруссии.

К величайшему удивлению современников Вторая империя Наполеона III развалилась после первых же ударов прусских войск, а сам незадачливый император попал в плен. Тут же направление русской внешней политики стало меняться. Горчаков начал выступать за прекращение военных действий, пытался вновь призвать правительство Пруссии к «умеренности». Французский посол в России Габриак, а также срочно приехавший в Петербург премьер-министр временного правительства Тьер запоздало старались добиться поддержки российского правительства. И царь, и Горчаков принимали их очень любезно, но ни о какой действенной русской поддержке в отношении Франции в ту пору не могло быть и речи.

Не зря Россия «сосредоточивалась», преобразуясь и накапливая силы, не даром вот уже пятнадцать лет глава внешней русской политики князь Горчаков вёл свою твёрдую линию, терпел неудачи, отступал, маневрировал, но вот теперь он стоял у желанной цели — позорные статьи Парижского трактата 1856 года должны были стать историей. Час настал.

Георгий Чичерин: «19 (31) сентября кн. Горчаков разослал русским представителям при дворах — участниках договора 1856 года циркуляр, явившийся крупнейшим шагом вперёд со стороны России. Циркуляр содержал критику определений 1856 года о нейтрализации Чёрного моря, он указывал, что Пражский договор нарушался безнаказанно... и что государь император более не станет себя связывать постановлениями, ограничивающими державные права на Чёрном море... Государь император, по словам циркуляра, полагал, что европейское равновесие будет лучше обеспечено, когда будет покоится на более справедливых и прочных основаниях, чем те, которые создавались положением, недопустимым ни для одной державы в качестве нормального условия существования».