Сергей Семанов - Крымская война

Далее в циркуляре говорилось, что в течение пятнадцати лет своего действия Парижский трактат неоднократно нарушался другими державами. Он ставит Россию в несправедливое и опасное положение. Русские берега Чёрного моря никак не защищены, в то время как Турция, Англия и Франция содержат военные эскадры в Средиземном море. Ввиду того что многие положения Парижского трактата по сути уже не соблюдались, Россия «не может долее считать себя связанной» оставшимися в действии обязательствами, которые ограничивают её суверенные права и безопасность на Чёрном море. В то же время Россия не отказывалась от соблюдения всех остальных пунктов Циркуляры Горчакова были одновременно вручены представителями России в Англии, Франции, Австро-Венгрии, Турции и Италии. Вспомнить тут поговорку про гром среди ясного неба, значит, ничего не сказать: это вызвало общеевропейское дипломатическое землетрясение.

Такое нетрудно было предвидеть. Шаг предстоял очень серьёзный и грозил опять столкнуть Россию со всей Европой, даже породить новую войну. В русских правящих кругах негласное обсуждение планов Горчакова вызывало безумную тревогу, и не без оснований. На склоне жизни сам канцлер рассказывал про обсуждение проектов циркуляров следующее: «По этому важному делу был собран также совет под личным представительством его величества. На совете были: военный министр Д.А. Милютин, П.А. Валуев, мой постоянный друг князь С.Н. Урусов и другие. Все были, конечно, согласны с тем, что запрет должен быть снят России относительно Чёрного моря; но, однако, все, в том числе и военный министр, полагали в видах осторожности совершенно необходимым прежде чем решиться на этот шаг, предварительно снестись с державами, подписавшими парижский трактат.

— Если действовать так, как здесь советуют, — сказал я весьма горячо, — то это значит отказаться от самой цели; это значит ничего не получить, ничего не добиться. Должно просто заявить всей Европе, что Россия по отношению к Чёрному морю разрывает парижский трактат 1856 года, и таковым заявлением великий факт свершится.

— Я вполне согласен с князем Горчаковым, — сказал Александр Николаевич, вставая.

И таким образом, один из всего совета, власть и волею своею державною, государь совершил великое дело».

Отрывок этот рассказан Горчаковым с непривычной для него живостью и непосредственностью, но обстоятельства переданы тут весьма точно. Действительно, не только названные им такие видные и серьёзные деятели, как Милютин и Валуев, но влиятельные министры В.Н. Панин и А.Е. Тимашев тоже возражали против плана Горчакова. Старый дипломат, однако, действовал с небывалым напором и на окончательном совещании добился решения в свою пользу.

Из чего же исходил государственный канцлер, принимая на свою ответственность столь опасное выступление? Ведь смелость порой трудно отделима от авантюры... Нет, это был хладнокровный и взвешенный шаг политического деятеля, исходившего из твёрдых принципов.

Георгий Чичерин: «В Западной Европе ещё преувеличивали наши внутренние затруднения. Многие называли нас «Бессильный великан»... Кн. Горчаков писал: «В столь глубоко взволнованное время, как наше, величайшая опасность для государства — быть или казаться слабым, потому что все неспокойные стремления, останавливающиеся перед силою, охотно соединяются для нападения на то, что они считают бессильным. Россия вышла из Восточной войны, тяжело поражённая в своём обаянии. Предпринятые государем императором преобразования не могли совершаться без внутренних затруднений. Временно обессиливших наши внешние воздействия. Эти явления были раздуты недоброжелательством и утвердили убеждения в нашем бессилии».

Противники недооценивают нас, не хотят замечать положительных перемен, в России происходящих? Тем хуже для них. Тем сильнее прогремит наш неожиданный, хоть и мирный выпад. С другой стороны, министру иностранных дел приходилось считаться также с тем, что военная мощь России в то время ещё не была полностью восстановлена: большая реформа армии только начиналась. Финансовое положение страны по- прежнему оставалось тяжёлым. Исходя из этого, Горчаков безусловно полагал, что «главное внимание России должно быть упорно направлено на осуществление дела нашего внутреннего развития и вся внешняя политика должна быть подчинена этой основной задаче».

Как же совместить и преувеличенную решительность противников, и собственную слабость, и резкость внешнеполитического выступления по собственной воле?

В осуществлении вот таких, казалось бы, невозможных свершений и проявляется истинный талант всякого политика и дипломата.

И действительно, время для этого выступления было выбрано Горчаковым исключительно удачно. Франция, главный «хранитель» условий трактата, потерпела военный разгром. Пруссия должна была стать на сторону России (Бисмарк, заинтересованный в поддержке русского правительства, подтвердил это ещё в сентябре). В такой обстановке Австрия вряд ли отважилась бы пойти на столкновение с Россией. Оставалась Англия, но она не могла воевать в одиночестве, это известно. Горчаков, исходя из глубокого понимания международной обстановки, с уверенностью утверждал, что России не грозит никакая опасность. По словам его близкого помощника барона Жомини, он «предвидел возможность только войны на бумаге, газетной перебранки и прений в парламентах».

Так и произошло. Циркуляр Горчакова произвёл во всех европейских столицах впечатление разорвавшейся бомбы. Почти все правительства встретили это известие враждебно. Особенно нервозно повели себя в Англии. Кабинет министров собрался на второй же день после получения ноты и долго обсуждал её. Британский министр иностранных дел лорд Гренвиль сообщил русскому послу Бруннову, что его коллеги «с ужасом» прочитали содержание ноты. Вслед за тем последовал официальный ответ английского правительства. Британский кабинет резко возражал против одностороннего пересмотра трактата, приводя многочисленные юридические доказательства. Англия предлагала созвать по этому вопросу конференцию держав, подписавших Парижский трактат. По поводу английской ноты Горчаков заметил, что она похожа на «диссертацию по международному праву». В Лондон он сообщил, что Россия не возражает против того, чтобы принять участие в конференции (от совещания отказываться, как известно, просто неприлично...).

Как и ожидалось, весьма неодобрительно был встречен циркуляр Горчакова в Австро-Венгрии. Канцлер Бейст заявил русскому послу, что будет протестовать. В ответе венского кабинета говорилось, что Пражский трактат может быть отменен только с согласия всех держав, его подписавших. Высказывалось и «удивление» по поводу такого «необычного способа» отмены международных договоров. Возражало против циркуляра Горчакова и правительство Италии, заявившее, что не считает Россию вправе освободиться односторонним заявлением от принятых ею по договору обязательств. Что же касается временного французского правительства, которое в тот момент перебралось из осаждённого Парижа в Тур, то оно, конечно, не могло высказаться всерьёз против России. Понимая это, Горчаков намекнул русскому послу во Франции, что он направил ноту в Тур «из одной вежливости, а не из политической необходимости»; что ж делать, в дипломатии, как и везде, есть свои правила...