Игорь Коваленко - Печенежские войны

Крики у холма оборвались разом: появился Тимарь и хромоногий старик — князь Уржа, как понял Михайло из рассказа толмача. Когда русичи остановились неподалёку, Самчуга перевёл слова кагана:

— Я проверю, правду ли вы говорили здесь. Я пошлю своих мудрых людей в вашу богом проклятую крепость. Их поведёт князь Анбал, внук великого Кури! — последнее пояснение Самчуга явно добавил от себя, чтобы урусы знали, кто к ним отправится разгадывать великую тайну Белгорода.

Старик Уржа прохромал по ковру и остановился перед Михайлой в двух шагах.

— Мы пойдём в вашу крепость, — шептал, не вставая с колен, из-за спины Уржи толмач. — И горе будет вам, упрямые урусы, если ноги зря покроются пылью вашего города. Запомни это, знатный урус. И подумай ещё раз, зря ли стоит войско великого кагана перед стенами? Не пожалеть бы потом, с жизнью прощаясь.

Чёрные глаза старика за густой сеткой морщин светились злобой.

Михайло пересилил взгляд старика своим непреклонным взглядом, степенно поклонился кагану и отступил к своим сотоварищам. За спиной тяжело вздохнул сотенный Ярый.

Постоянное, не осознанное ещё до конца беспокойство владело Иоанном Торником все последние дни стояния под Белгородом. После неудачного приступа каган Тимарь редко появлялся среди князей да и Торника больше к себе не приглашал. Если же доводилось встретиться, то смотрел задумчиво, скользя взглядом мимо лица грека, будто напряжённо пытался что-то припомнить, давно забытое и теперь такое нужное. Торник понимал, что теряет покровительство Тимаря, а без этого покровительства ему не выбраться из печенежской степи.

Душевное волнение рождало беспокойные сны. Были ночи, когда к нему являлся истерзанный до неузнаваемости брат Харитон, брошенный якобы в тёмный погреб. То сам себя со стороны видел вздёрнутым на дыбу, а под босыми ногами полыхала страшными огнями углей жаровня, которую палач поднимает всё выше и выше… Иоанн вскакивал среди ночи мокрый от пота, выбегал из шатра и торопился остудить горячие ступни в холодной росе. И дышал глубоко, словно хотел вытравить из груди прогорклый копотный смрад только что привидевшегося подземелья.

И вот сегодня он впервые, вновь проснувшись с головной болью, с горечью подумал, что зря дал согласие Харитону навести печенегов на Русь, зря нарушил повеление всесильного императора, погубил младшего василика Парфёна…

— Брат Харитон, да жив ли ты в этот час? И что ждёт меня, когда сойду я на берег милой отчизны? Почёт ли? А может, скользкая намыленная петля? Или страшная темница-яма с голодными хищниками?

Нежданная, странная отправка князя Анбала окончательно расстроила Иоанна Торника. Та лёгкость, с какой Уржа расправлялся с сильными противниками Тимаря, заставила его призадуматься о собственной судьбе, и не на далёкой родине, а здесь, среди чужих людей. Что замыслил он, того и достиг — печенеги вновь принудили князя Владимира заняться бережением своих городов. Но не достиг задуманного печенежский каган! Что получили от этого набега печенежские князья? Крохи, собранные по окрестным селениям, откуда разбежались русские ратаи. Но в землянках ли ратаев собирать золото и драгоценные паволоки? Золото и дорогие камни есть у торговых мужей в Белгороде и в Киеве, да не войти туда никак!

Приход белгородских посланцев поначалу вселил в Торника угасшую было надежду на счастливый исход собственной судьбы. Если пришли к кагану, значит, будут мира просить, дадут выкуп — откроют русичи ворота крепости, и поимеют печенеги немалый прибыток.

Издалека, не решаясь вмешиваться, смотрел Иоанн на русичей, гордо стоящих перед Тимарем. С каждой минутой сомнение всё больше и больше вкрадывалось в его сердце: так ли просят о сохранении жизни, отдавая имущество?

Когда Анбал с иными отъехал к Белгороду, а русские посланцы отошли от каганова шатра к подножью холма, Иоанн не выдержал, решился сам о всём проведать, оставил свой шатёр. Алфен с прочими посольскими стражниками отлёживались под возами, беспрестанно пили прохладный кумыс и азартно, до ругани и крика с зуботычинами, играли в кости. Наказав Алфену смотреть за возами, Торник через пожухлое поле направился к Белому Шатру. Шёл и сам ещё не знал, расспрашивать ли будет Тимаря или совет какой дать решится. Но какой?

Прежде чем нукеры позволили войти к кагану, Иоанн вдоволь насмотрелся на высокие стены Белгорода, на закрывшиеся за Анбалом ворота крепости, словно от этого пристального взгляда ворота могут распахнуться и взору предстанут события, которые теперь начались, в городе, а он о них ничего не знал.

Тимарь выпроводил из шатра брадобрея и толмача Самчугу, молча кивнул греку в ответ на его пышное приветствие и пожелание долгого счастливого царствования.

— Я слушаю тебя, мой многоопытный советник, — проговорил Тимарь, а в его словах слышалась горькая ирония, будто каган выпил перекисшее на жаре вино. И глаза Тимаря не приветливы, как то раньше бывало, а прикрыты толстыми веками, словно печенег прячет под ними злые огоньки.

— Страшусь я, о великий каган, не сотворили бы русичи князю какой беды, — издалека начал речь Торник.

Тимарь тут же прервал его:

— О том тебе какая печаль? Или породниться с Анбалом хочешь?

Торник растерялся от такого неласкового выкрика, не нашёлся что ответить, спросил только:

— Что русичи замышляют? Зачем пришли сами и позвали князя в свой город?

Тимарь улыбнулся, глянул на Торника, как на несмышлёного дитя, языком втянул правый ус в рот, но тут же вытолкнул. С издёвкой произнёс:

— Говорят, будто новый бог сделал так, что земля их кормит. Ты бывал прежде в их городе?

— Нет, — поспешил соврать Иоанн, не зная, о чём может последовать очередной вопрос.

— А может земля кормить людей десять лет?

Иоанн мучительно ломал голову: «Что имели в виду хитрые русичи, сказав такое печенегам?»

— Вижу — сомневаешься, мой многоопытный советник, — недобро, с полуугрозой в голосе произнёс Тимарь. — И мы с братом сомневались, слушая бородатых урусов. Потому и пошёл Анбал посмотреть на такое чудо вашего небесного бога. Надо было бы и тебя послать с ним.

Тимарь резко поднялся с бархатной подушки, мягкой ладонью огладил только что выбритое лицо, словно проверяя, старался ли Самчуга своей бритвой?

Торник торопливо привстал на колени, не смея распрямить ноги, чтобы не возвыситься над каганом.

— Иди к урусам, узнай, что замыслили лесные медведи. И что ждёт посланцев в крепости. Если не вернётся Анбал, то я с них шкуры поснимаю живьём!

Каган стиснул пальцы в кулаки, резко отвернулся от Торника, обдав его запахами благовоний от дорогого парчового халата.