Игорь Коваленко - Печенежские войны

Иоанн Торник тут же поспешил покинуть шатёр — чего доброго, ещё и нукеров крикнет вытолкать взашей! Постоял у входа, чтобы опомниться от неласковой встречи с каганом.

«Будто презренного холопа выгнал, — с горечью подумал Иоанн, и от обиды закипала злость в душе гордого грека. — Много позволяет себе грязный печенег! Забыл, верно, что я посол императора», — но при воспоминании о божественном василевсе сырым холодом потянуло вдруг от чужой земли, неласковой и враждебной.

Торопливо скинул с плеч дорожный халат, бросил его под ноги, помял. Когда надел, то стал похож на конюха, а не на важного василика великой державы. Снял с пальцев перстни с фальшивыми камнями, притрусил руки тёплой пылью из-под чужих ног и таким явился перед русскими посланцами. Русичи сидели под деревом в ожидании своей участи, сидели спокойно, без волнения и страха поглядывали на печенежское войско, на суровых стражников вокруг них, которые шагах в двадцати маялись под солнцем, опираясь на чёрные хвостатые копья.

— От кагана я к ним, — чуть слышно проговорил Торник ближнему нукеру. Удивление на лице печенега тут же сменилось унылым равнодушием.

Русичи встрепенулись, когда за их спинами раздалось приветливое пожелание:

— Да поможет вам великий бог в отважном промысле ради спасения города своего, смелые василики.

— И тебе бог в помощь, добрый человек, — откликнулся русич в голубом корзне, а старый дружинник с длинным, каким-то ежиным носом и со шрамом под левым глазом скорбно улыбнулся и глухо сказал:

— И тебя не минула лихая беда, греческий посланник. Не дошёл до своего Корсуня. Упреждал ведь тебя Славич, чтоб остерегался ты степняков в долгом пути. Надо было Днепром плыть.

— Все под богом ходим. То в его власти — освободить меня и вас, — смиренно отозвался Торник. — Подстерегли посольский караван печенеги, побрали возы с мехами, слуг повязали в полон. Только одного и отпустили за море с письмом к брату: требуют выкуп немалый, не верят, что послан я на Русь как василик императора, — врал Торник, видя, что его слова вызывают сочувственную печаль в глазах доверчивых посланцев Белгорода.

— Прискорбно всё это, — отозвался русич в голубом корзне. Загорелое лицо его было Торнику незнакомо, а старый дружинник, выходит, из той заставы, что провожала его за кон земли Русской. — Положись на силу своего разума и уходи от печенегов, пока они по Руси бродят, а не у себя в степи. Там не уйдёшь от них.

— Они и здесь стерегут меня крепко. На золото теперь у меня вся надежда. Только оно может сохранить жизнь, — продолжал сетовать Торник и, будто сокрушаясь, развёл руками в стороны. — До слёз жаль мне храбрых белгородцев. Вас отсюда в полон могут увести, тем жизни сохраните. А тех, кто затворился в городе, что спасёт? Ведь их ждёт лютая смерть. Разве не так?

Сказал и спохватился: поспешность и лёгкость, с которой он проговорил страшный по своей сути вопрос: «Разве не так?» — могли насторожить русичей. Но они если и уловили неискренность в его словах, виду, однако, не подали ни взглядом, ни жестом. И никто из них не сделал попытки успокоить его, утешить, чем же именно будут питаться жители Белгорода десять лет, о которых они известили печенегов.

— Сам же сказал, что все мы под богом пребываем, — с лёгкой усмешкой отозвался пожилой дружинник, тут же повёл светлыми глазами в сторону Белого Шатра. — Нет ли какой усобицы среди степняков? И почему послали юного князя? Не прослышал ли об этом, бродя среди ворогов беспрепятственно? Знать бы, какие вести привёз гонец?

При слове «беспрепятственно» бородатый русич в голубом корзне чуть заметно улыбнулся в усы, с любопытством поднял глаза на Торника, будто спросил: «Что скажешь на это, грек?»

Если бы Торник знал, о чём успел шепнуть русичу толмач Самчуга за несколько серебряных монет!

— Гонец прискакал из Саркела, от жён кагана. И усобиц давно нет между князьями и великим каганом, — врал Иоанн, лишь бы напугать упрямых русичей. — Правда, прознал я об одном случае, когда сотник обесчестил дочь одного князя и сам за это лишился головы…

— Что же, случается такое и у нас на Руси, — отозвался старый дружинник с ежиным носом, добавил: — Стражники беспокоятся, добрый василик. Не велено к нам никого пускать для разговора. Как бы худа тебе не сделали, если каган прознает.

Нукеры стояли, как замершие истуканы. Торник понял, что он для русичей стал неинтересен. И ему тут больше делать нечего, не доверились они ему. Что скажет он теперь кагану? Опять неудача!

Вновь и вновь озирался Торник на закрытые ворота крепости — не идёт ли назад князь Анбал?

Тимарь, кривя толстые губы, выслушал слова Торника о беседе с посланцами, с напускной лаской утешил его:

— Иди, мой добрый гость, к своим людям и не страшись ничего. Наши дела вас не коснутся. Чтобы другие князья случайно не обидели, велю нынче же крепкую стражу у возов поставить.

Торник молча сглотнул ещё одну обиду, но изобразил на лице вымученную улыбку и, кланяясь, покинул ненавистный Белый Шатёр.

С такой же ненавистью оглядывался, направляясь к своим возам, Иоанн Торник и на упорный Белгород с его нераскрытой тайной.

«Сидеть бы мне теперь вместе с Парфёном Стрифной в Киеве, за высокими стенами да под защитой дружины княжеской, ждать светлого часа послужить божественному василевсу… Эх, брат Харитон, что надумал ты!»

Печенежские посланцы с князем Анбалом всё не возвращались.

Черниговского торгового мужа Глеба первым заметил Вершко — тот спешным шагом шёл от зарослей Ирпень-реки, а пообок с ним два верховых печенега. Шёл в добротном корзне алого цвета, в куньей шапке, под распахнутым корзном на дорогом поясе покачивался меч в чёрных ножнах.

— Смотрите, други, ещё один посланец к печенежскому кагану, — прошептал изумлённо Вершко и тронул Михайлу за плечо. — Должно, воевода послал к нам нечто важное сказать…

До черниговца было уже полсотни шагов, он видел посланцев, но шёл мимо, не делая попытки свернуть в их сторону. Михайло вскочил с примятой травы.

— Зачем он здесь?

— При оружии и не бьётся с находниками! — подал голос Ярый и тоже встал на ноги. — Не похоже, что к нам послан…

И тут Михайло вспомнил недавнее вече, крики черниговского мужа открыть ворота перед печенегами, за пожитки спасти свою жизнь.

— Неужто измену затеял черниговец? Неужто хитростью из крепости ушёл, теперь спешит тайну нашего города ворогам выдать?

— Изловить надо! — Згар сделал попытку кинуться наперехват черниговцу, с ним же и остальные пять дружинников, но Михайло остановил их.

— Того делать нельзя, Згар. Печенеги догадаются, что пришёл черниговец с важной вестью, не дадут подступить к Глебу. — Михайло повернулся к Ярому — сотенный нервно теребил руками пояс, но ни меча при нём, ни тугого лука нет сразить продавшего своих единоверцев.