Мэри Келли - Залив Голуэй

— Прекратите болтать на этом тарабарском наречии! — приказал офицер, высокий узкоплечий молодой человек с теплым шарфом вокруг шеи.

Билли Даб тут же откликнулся.

— Она говорит, что ее мужа здесь нет, — перевел он для него.

— Врет, — возразил тот. — Врать для крестьян так же естественно, как дышать воздухом. Спроси у нее, где волынка. И скажи ей, что, если она не принесет ее сама, мы развалим всю эту халупу.

Боже мой! На самом деле они ищут Майкла.

— Они арестовывают всех волынщиков в округе, — сообщил мне Билли Даб. — И отбирают у них волынки.

Всех волынщиков. Но известно ли им, что Майкл — тот самый волынщик, который собирал людей, а потом еще и играл на демонстрации?

— Он заложил ее, — ответила я. — Заложил, и уже очень давно.

— Она говорит, что он ее заложил, — перевел ростовщик офицеру. — Похоже на правду. Эти люди сейчас ради еды закладывают все что угодно. Хотя лично я и шиллинга бы не дал за ирландскую волынку. Кому я мог бы ее продать? Это совсем не то, чем пользуются у вас, англичан, — настоящая волынка может быть только шотландской.

Должно быть, это уже новый полк, который заменил Коннаутских Рейнджеров, слишком мягко обошедшихся с нами на демонстрации; эти, вероятно, все до одного были протестантами.

— Мы действительно любим хорошую походную музыку, верно, ребята? — бросил офицер своим солдатам.

Затем, глядя мне прямо в глаза, он вдруг запел:

Он внимательно смотрел на меня, стараясь заметить малейшее изменение на моем лице, которое выдало бы, что я понимаю английский.

— Все вы, католики, — сатанинское отродье, — бесстрастным тоном добавил офицер. — И лучшее тому доказательство — ваше дьявольское колдовство, заклинания и золоченые жезлы.

Он имел в виду посох. Бриджет заплакала.

— А вот песня пободрее, чтобы повеселить малютку, — сказал один из солдат, вставая за офицером. Он запел, а остальные подхватили:

Бриджет захлопала в ладоши.

— Прелестная малютка, — сказал молодой солдат. — Когда-нибудь она станет красивой девушкой и выйдет замуж за ольстерца.

Офицер же не сводил глаз с меня.

— В этих местах встречаются привлекательные женщины. Жаль только, что все они такие грязные, — заметил он.

— А вот в «Брайд Отеле» девочки очень даже чистые, — заверил его Билли Даб. — И есть парочка таких, которые вполне подошли бы такому офицеру, как вы. Я могу устроить это, сэр, по хорошей цене, да и о парнях ваших там есть кому побеспокоиться.

— Все, довольно об этом, — остановил его офицер. — Обыщите дом.

— Мама, мама! — вдруг закричал Пэдди. — Я весь горю! И Джеймси тоже! Принеси мне воды!

По-английски!

— Что ж, по крайней мере, хоть ваши дети знают что-то еще помимо вашего тарабарского наречия, — сказал офицер.

— Это лихорадка, — ответила я тоже по-английски. — У моих детей лихорадка.

Билли Даб и остальные солдаты тоже слышали, как Пэдди просил воды, и между ними уже звучало это страшное слово — «лихорадка».

— Ваша честь, — торопливо обратился к офицеру Билли Даб, — все-таки не хотелось бы рисковать добрым здравием вашего высочества. Теперь я припоминаю, что в прошлом году и вправду была заложена какая-то волынка, и, помнится, тогда сказали, что она как раз из этого таунленда, так что…

— Заткнись! Мы уходим — пока что.

И они ушли, распевая на ходу:

Пэдди и Джеймси подскочили ко мне.

— Правда мы молодцы, мама? — спросил Пэдди. — Это дядя Патрик научил нас: если в дом придут солдаты, мы должны притвориться, что умираем от лихорадки!

— Они знают, Майкл. Знают все — и про волынку, и про Патрика. Все!

Мои слова сплошным потоком лились на Майкла и Оуэна Маллоя, когда тем вечером они наконец вернулись из Голуэй Сити и мы втроем стояли перед нашим домишкой.

— Они только пугают, тер-ро-ри-зи-ру-ют , — сказал Оуэн. — Если бы они знали, что Патрик Келли как-то связан с вами, они бы уже забрали тебя, Онора.

— Меня?

— Чтобы получить от тебя информацию. Патрика разыскивают, за него объявлена награда, но у них нет его имени, а только описание его внешности и посоха.

— В нашем приходе около дюжины волынщиков, Онора. И никто из них не выдаст моего имени, — сказал Майкл.

— Ты слишком доверчив, Майкл, — ответила я.

— Опознать волынщика могут только те, кто был на демонстрации. Но кто же сейчас в этом признается? — попытался успокоить меня Оуэн.

— Надеюсь, вы правы, — согласилась я. — Урожай наш уехал. Sassenach взяли над нами верх. Какое им теперь дело до того, что мы там маршировали и пели? И все же я очень рада, что ты закопал волынку в сарае у Чемпионки. Сейчас лучше держать ее там.

Майкл кивнул.

— Вот, Онора, взгляни. — Он подтянул к себе какой-то мешок. — Тут сотня фунтов овсяной муки, толокна. Оуэн купил столько же. Торговцы смеялись над нами, рассуждая, что еда, которую мы покупаем, сделана из ирландского овса, перекупленного английской фирмой, свезенного на мельницу в Манчестере, а затем вернувшегося на ирландский рынок — с наценкой, которую мы платим за каждый из этих этапов!

— Когда уже мы сможем молоть собственный овес?! — воскликнула я. — Это просто безумие. Вы, должно быть, совсем вымотались, пока тащили сюда эти тяжеленные мешки, а тут еще я со своими тревогами. Доброй ночи, Оуэн.

— Будет лучше, Онора, если Оуэн все-таки войдет в дом. Мы должны тебе кое-что объяснить.

На этот раз дети не проснулись, как это обычно случалось, когда Майкл возвращался домой. Они приучались засыпать побыстрее, чтобы не чувствовать голода.

— Чаю из крапивы? — предложила я Оуэну, когда тот опустился на табурет.

— Пресвятая Дева, неужто мы уже и до этого докатились? — заохал он.

— Осталось еще по глоточку poitín , — добавил Майкл.

Он достал бутылку, и мы уселись у огня. Торфа было много. По крайней мере, будет тепло. Слава богу.

Оуэн сделал долгий глоток.

— Ах, так уже лучше. Нам нужно как-то сопротивляться им.

Майкл предложил бутылку мне. Я покачала головой.

— Лучше все-таки выпей капельку, — сказал он, и я послушно быстро хлебнула из бутылки. — Нам пришлось потратить на еду последние три золотые монеты, — сказал он.