Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Экстренное оповещение не возымело действия.

На самом деле великое шествие превратилось уже в бесплатный туризм. Для миллионов людей это был благоприятный случай, чтобы извлечь пользу из великого шествия. Питание, жилье, передвижение — и никаких затрат, с момента образования КНР это был первый прекрасный шанс наиболее полного претворения в жизнь преимуществ социализма. Если в то время китаец мог хотя бы один раз съездить в Пекин, то это уже было вдвойне почетнее, чем один раз посетить Нью-Йорк или Париж нынешнему китайцу, то был счастливый шанс, дарованный свыше. «Открыть глаза, увидеть свет» — это слова, которые на устах каждого китайца, выезжающего сегодня за рубеж. В то время хунвэйбины ничего подобного не могли сказать. Однако такая цель несомненно существовала. И даже была преимущественно абстрактной целью революции. Что касается кинокадров, снятых крупным планом в сохранившихся фильмах новостей, где люди с горячими слезами на глазах кричат в экстазе «да здравствует», то это лишь одна сторона великого шествия, а не все ее стороны. Не следствие ли это воздействия общего настроения ажиотажа? Если бы тогда также, как и сейчас, журналист мог на месте события, держа в руках микрофон, брать информацию, и спросил бы проливающих слезы людей, почему они плачут, вероятно, многие ответили бы так: «другие плачут — и я плачу, слезы сами льются».

Если посмотреть в историческом плане, если говорить в целом, то китайская нация как раз является нацией, которой очень недостает идеала. Поэтому она рассматривала великое шествие как неизбежный результат психологии поклонения и чувства горячей любви, что на самом деле чересчур высоко идеализировано и романтизировано. Если бы им самим пришлось тратиться на питание, жилье и переезды, то люди, которые в то время прибывали в Пекин, едва ли удовлетворились бы тем, чтобы просиживать все время в доме собраний.

Вскоре нашу организацию хунвэйбинов распустили и я, не долго думая, вступил в другую. Я все время должен был состоять в какой-нибудь хунвэйбиновской организации, быть ее членом. Для меня это было очень выгодно.

В тот день наша организация тронулась в путь. Прибыв на вокзал, мы оккупировали все поезда, которые шли в сторону Пекина. Везде, включая вагоны, подновили лозунги. Они призывали «следовать указаниям Центрального комитета по делам культурной революции, беречь многоуважаемого председателя Мао», утверждали о том, что «встреча с председателем Мао — это великое счастье, а его здоровье — еще большее счастье», там было много других известных всем лозунгов и призывов.

Уже находившиеся в поездах хунвэйбины разных школ и организаций разъяснили нам права и обязанности, правила поведения, предупредили, чтобы никто не выходил из вагонов. Однако по поводу наших намерений никто не спорил, так как правда была на нашей стороне. В общении с нами они придерживались позиции «стратегического противостояния».

Потом мы часто и беспорядочно ложились на рельсы, задерживая на 2–3 часа отправление поездов. В тот день шел мелкий моросящий дождь. Ползать по промокшим шпалам и холодным рельсам не назовешь удовольствием. Сейчас, вспоминая это, понимаешь, что те строптивые поступки держались на психологии самоутверждения и самовыражения. По крайней мере, сам я был такой. Уберечь председателя Мао — это то дело, ради которого стоит разок самоутвердиться, самопроявиться. Возможностей утверждать себя, выражать себя, горячо любить председателя Мао очень мало. Но сделать это не легко. Такой случай надо ловить, так как второй раз он может не подвернуться.

Сегодня, когда социологи и политики ведут всестороннюю критику и осуждают великую культурную революцию, почти все они без меры преувеличивают вред культа личности. Психология культа китайца, особенно ханьца, [34] Ханьцы (хань) — основная нация КНР (около 94% всего населения страны). Термин «китайцы» применяется ко всем народам КНР. на самом деле лицемерна.

Когда я со своей компанией под бесконечным, неутихавшим осенним дождем лежал на мокрых шпалах и холодных рельсах, я в душе знал, что те мои действия ни в коем случае не могут не иметь положительных последствий. Я предвидел, что после завершения великой культурной революции такие мои действия обязательно получат очень высокую политическую оценку. А значит поступать так имеет смысл. Мощное желание утвердить себя, выразить себя постепенно вырастило в моем сердце ростки приспособленчества, развившиеся в неблаговидную цель.

У всех нас одежда промокла насквозь. Каждого трясло от холода, все проголодались. Некоторые уже поднялись, намереваясь уйти.

— Уходить нельзя! — крикнул я, — Держитесь стойко и мы победим! Кто хочет уйти, тот ничуть не предан многоуважаемому председателю Мао!

Вставшие снова легли.

Один наш компаньон с мегафоном в руках прохаживался по перрону вокзала, мобилизовывал хунвэйбинов, находившихся в вагонах: «Выходите из вагонов! По-настоящему следуйте указаниям председателя Центрального комитета по делам культурной революции, на деле горячо любите боевых друзей председателя Мао — хунвэйбинов. Пожалуйста, выходите! Председатель Мао может прожить 150 лет, мы всегда будем иметь возможность встретиться с ним! Был бы лес, дрова найдутся...»

Смысл последних его слов совершенно очевидно состоял в том, что если только здоровье Мао Цзэдуна позволит ему прожить долго, то нечего бояться, что не будет шанса встретиться с ним.

А часть хунвэйбинов, находившихся в поезде, в едином ритме скандировала одни и те же слова: «Мы хотим встретиться с председателем Мао, мы хотим встретиться с председателем Мао!». Кроме того, из вагона доносилось хоровое пение короткой песенки нескольких девушек-хунвэйбинок: «Подними голову, взгляни на полярную звезду, а в душе подумай о Мао Цзэдуне...». Вот такими способами пытались они выразить нам свой протест.

Однако слова нашего компаньона дали им зацепку. Они, не имевшие до сих пор аргументов, наконец, получили их. Разве можно было допускать такую ошибку? Ни в коем случае нельзя. Тот наш компаньон не должен был произносить слова «был бы лес, дрова найдутся. Это была грубая ошибка. Но, как говорится, сказанное слово — что выплеснутая вода.

— Черт возьми, вы слышали с чем сравнивает этот пацан самое красное солнце в наших душах?

— Сравнивает с дровами, поддать ему!

— Вы клевещете, я сравниваю председателя Мао с лесом, — громко оправдывался наш партнер.

— Сравнил с дровами!

— Сравнил с дровами!

Из окон вагонов начали высовываться возмущенные физиономии.

— Сравнивал с лесом!

— Сравнивал с лесом!

Дело все больше обострялось. Сравнивать с лесом или с дровами — это, пожалуй, принадлежит к области правды или неправды, носит политический характер. Мы, лежавшие на рельсах, стали подниматься с них, помогать в споре своему стороннику.