Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

Ей-то самой какого рожна надо? И ведь никто даже ухаживать за ней по-настоящему не пытался. Или сразу же отходят в сторону, будто она заразная какая, или, наоборот, начинают приставать, как к той уличной девке. Что в ней такого, что никто не может разглядеть, какая она не только красивая, но и умная, чуткая, добрая? Может, в самом деле, пойти учиться? Уж ей не раз предлагали. И не выгонят, как того же Ваську Мануйлова, по причине неправильного социального происхождения: у ней-то происхождение самое правильное. А что? Не хуже других бы выучилась. Правда, долгое это дело — учиться. С другой стороны — делать-то все равно нечего…

А Василий, проводив Марию, вернулся в палату и обессиленно лег на свою койку, бездумно уставившись в потолок. На душе пусто, отчего-то хотелось плакать. Упорно держалось такое ощущение, будто он только что похоронил близкого ему человека, может быть, часть самого себя похоронил, предложив Марии выйти за себя замуж. Не ожидал он, что так оно получится, как не ожидал, что именно сегодня сорвутся с языка слова, которые в отсутствии Марии повторял не раз в своем воображении, а едва увидев ее, всякий раз начинал ощущать непонятную скованность и апатию. То ему казалось, что виной всему его болезнь, то неудавшаяся жизнь, то собственная ожесточенность.

Что мечта о своем инженерстве так и осталась мечтой, Василий старался не думать. Не то чтобы он надеялся поправить дело в будущем, а просто не думать было проще. Слишком много он об этом своем инженерстве думал, представляя себя в разных, самых распрекрасных видах и положениях, чтобы начинать все сначала. Да и Мария как-то незаметно заслонила несбывшееся прекрасное будущее своим каждодневным присутствием в палате, наводя его на мысль о будущем совершенно другого рода.

Что ж, пусть будет другое будущее. Не вечно же ему казнить самого себя за то, в чем он совершенно не повинен. Пусть будет просто работа, к тому же не самая худшая из всех известных ему работ; пусть будет Мария и дети, то есть семья, — и это будущее тоже, если разобраться, не самое худшее. Не всем же быть талантливыми инженерами и учеными. Модельщики талантливые нужны не меньше. А может, у него и таланта никакого нет, а выдумала талант Наталья Александровна: лестно ведь, когда у тебя хотя бы один ученик талантливый. А так ли уж нужен талант, чтобы стать первым учеником в своей деревне? И даже в районе? Кое-какие способности — за глаза хватит. А коли нет особого таланта и ты ничем не отличаешься от других, так и живи, как живут остальные.

Итак, решено: как только выйдет из больницы, сразу же и распишется с Марией. И заживет новой жизнью.

Свадьбу, не шибко роскошную, сыграли в конце августа, через пару недель после того, как Василий выписался из больницы. От профкома завода "Светлана" Мария получила четырнадцатиметровую, о два окна, комнату на втором этаже в недавно построенном щитовом, шлако-опилко-набивном двухэтажном доме. Дом стоял в глухом переулке. Переулок одним концом выходил на Лесной проспект, другим упирался в частные домишки за аккуратными заборами, за домишками лежал лесопарк Сосновка. Неподалеку строились еще несколько домов и школа-девятилетка, и этот факт говорил о том, что район будет расти, людей прибавится, следовательно, и детей тоже. Правда, отсюда, с нового места жительства, Василию не просто добираться до своего завода — на двух трамваях с пересадкой, зато Мария может ходить на свою "Светлану" даже пешком.

На свадьбу и одновременно новоселье пригласили только самых близких людей. У Василия таковым оказался лишь Сережка Еремеев. Все остальные друзьями были до тех пор, пока Василий ходил в передовых рабочих, учился на рабфаке и его бедняцко-крестьянское социальное происхождение ни у кого не вызывало сомнений. Как только из-под Василия выдернули эту его положительную социальную основу, так от него отшатнулись практически все. А на новом месте работы Василий друзьями обзавестись не успел: стал слишком разборчиво относиться к людям, не доверял первому впечатлению, боясь ошибиться.

Так вот и получилось, что в основном приглашенные были со стороны Марии. Среди них незамужние подруги по общежитию и работе да две сестры с мужьями: Катерина, дочь старшего брата Михаила, да Вера, старшая сестра Марии. Ну, попили, поели, потанцевали под патефон, покричали, как водится, "Горько!"

Василий весь этот вечер не отходил от своей молодой жены, танцевал только с нею и старался не смотреть на других девушек, особенно на красивую Зинаиду…

И как это он не разглядел ее в самый первый раз, в ту давным-давно прошедшею новогоднюю ночь? Вот ведь — не разглядел. А все, пожалуй, потому, что не остыл к тому времени от неистовой любви Натальи Александровны, стояла она у него перед глазами, смотрела ему в душу укоризненно и не отпускала от себя ни на шаг. Да что теперь об этом!

Когда гости разошлись, оставив молодых одних, Василий вместе с Марией битых два часа мыли посуду, отчасти подаренную, отчасти собранную у соседей, и только после уборки своей убогой комнатенки, которая, впрочем, казалась им чуть ли ни дворцом, Мария постелила на полу два ватных матраса, выданные ей в общежитии по случаю замужества, накрыла их простыней, положила сверху две пуховых подушки, разделась, побрызгалась духами, влезла в ночную рубашку, обшитую тонкими кружевами, и легла, укрывшись стеганым одеялом в кружевном пододеяльнике.

Вроде бы все Мария сделала, что положено сделать молодой жене к первой брачной ночи, — Василию не к чему придраться. Конечно, хорошо бы иметь никелированную двуспальную кровать с пружинной сеткой и блестящими шарами по краям, но за какие шиши ее купишь? А если разобраться, Василий сам виноват, что не подумал заранее о женитьбе, не накопил денег, думал лишь о своей учебе и книжках. А с книжек сыт не будешь. Мария же свое приданное принесла: и квартира ее, и постель, и посуда. Василий в дом еще не принес ничего.

Мария вздохнула и прислушалась: дом замер, он будто прислушивался к тому, что творится в комнате молодоженов. А у молодоженов ничего такого и не творилось. Мария лежала тихо, как мышь, ждала Василия, понесшего на помойку скопившийся мусор. А Василий все не шел и не шел.

Василий, между тем, не спешил. Выбросив мусор, он долго стоял под раскидистой сосной, курил и смотрел в небо, усеянное звездами. Сюда почти не доносились звуки большого города, разве что басовитые гудки кораблей, проходящих по Неве под разведенными на ночь мостами, да приглушенный стук колес поезда с недалекой железной дороги.

Опять вспомнилась Наталья Александровна, их долгие ночные разговоры. Наталья Александровна умела совмещать несовместимое: страстную любовь и любопытство ко всему новому, хотя любопытство было, как он теперь понимал, чисто женским: кто, с кем и почему — и все из прочитанных книжек — и как это совмещается с действительностью? Как-то у него совместится с Марией…