Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

Мильда подняла руки и запустила пальцы в густую шевелюру любовника. По телу ее прошла первая слабая дрожь, глаза заволокло туманом…

Был одиннадцатый час вечера, когда Киров вышел из Смольного. Вышел не один, а вместе с Мильдой Драуле. Они сели в поджидавший Кирова автомобиль, и тот понесся по засыпающим, заснеженным улицам Ленинграда. Автомобиль лишь на минуту остановился на перекрестке, Мильда вышла из него и, пройдя метров двадцать, зашла в подъезд старинного дома. Даже не оглянувшись. Только после этого автомобиль секретаря обкома партии покатил дальше: по проспекту Обуховской обороны, вдоль Невы, сквозь метель и мрак в сторону улицы Красных зорь, где и жил Киров.

Сергей Миронович сидел на заднем сидении, расслабленно откинувшись на его спинку, умиротворяющая усталость тихо плескалась в его сильном теле. Киров был доволен собой, прошедшим днем, любовными играми с белым телом только что покинувшей автомобиль женщины. В салоне автомобиля еще держался ее ни с чем не сравнимый, своеобразный, слегка горьковатый запах. Но пройдет несколько минут, и не останется ни запаха, ни даже воспоминания об этой женщине…

Все-таки удивительно устроена жизнь. Она вся как бы состоит из приливов и отливов страсти, взлетов и падений, новых разбегов и новых взлетов, и нужно иметь крепкие руки и голову, чтобы после очередного взлета не падать слишком глубоко, не давая времени другим занять твое место.

Вот вальдшнеп… Он летит ныряющим полетом: вверх — вниз, вверх — вниз, но все время выдерживая определенный курс, поднимаясь все выше и выше. Не всякий хищник сможет взять эту птицу на лету, охота с ружьем на нее требует особой сноровки и точного глазомера. А вот утка летит ровно, хотя и быстро, поймал ее на мушку, провел… выстрел — камнем падает вниз.

Пока вся жизнь Сергея Мироновича идет крутым полетом вверх. Нырки можно не принимать во внимание. Искусство взлета — великое искусство неумолимого движения вперед и только вперед. Сталин прав: Революция, как и Жизнь вообще, не может останавливаться, не может ждать отстающих и колеблющихся, как не мог остановиться Александр Македонский в своем движении на восток, как не могли остановиться Чингисхан, Наполеон, русские землепроходцы, стремящиеся на восток, к Великому океану, ибо остановка означает смерть: враги соберутся с силами, объединятся, соратники и союзники потеряют наступательный порыв и уверенность в себе, солдаты разучатся драться и не бояться смерти.

Безусловно: всякое движение должно до конца исчерпать самое себя и либо закрепиться на завоеванных позициях, либо обратиться вспять. Впрочем, остановка и есть начало отката. Следовательно, только в движении вперед сущность Революции, сущность самой Жизни. Другого не дано. Все-таки не так уж и не прав Бернштейн, говоря, что движение — все, цель — ничто. К этому следует добавить: революционный порыв и движение к высокой цели… При этом не давать врагам передышки, времени на перегруппировку сил, на осмысление своего положения. Давить и жать до предела, который, впрочем, известен разве что одному Богу. Или Дьяволу. Даже знание диалектики ничего не меняет ни в самом движении, ни в положении тех, кто в это движение втянут…

Киров — натура импульсивная, взрывная, честолюбивая. Он весь сгусток энергии, напора, порыва, нетерпения. Люди косны, малоподвижны, инертны. Раскачать их, разжечь в них честолюбие, дремлющие силы, затем бросить вперед, на колючую проволоку, на пулеметы, на штыки. И самому кружить над полем битвы, направляя штурмовые колонны то в одну сторону, то в другую. Как это здорово, черт вас всех побери!..

Киров любит риск, импровизацию и терпеть не может догматизма. В марксистской теории разбирается слабо, твердо знает основные ее положения, а в тонкости не вдается и в теоретической борьбе идей старается не участвовать. Его никогда не покидает уверенность, что естественный ход вещей сам все расставит по своим местам, человеку необходимо лишь время от времени расчищать русло от камней и бурелома, чтобы поток двигался быстрее.

Но главное, разумеется, не выпасть из этого потока, удержаться на стремнине. Пока это Кирову вполне удается. Правда, в его биографии есть и такой факт, как попытка перепрыгнуть в другой поток, который после поражения революции пятого года показался ему более надежным. Тогда он порвал с социалистами и перешел в лагерь кадетов. Впрочем, порвал, перешел — не совсем точно. Не порывал, не переходил, а все произошло само собой, вполне естественно, ибо Киров всегда был и остается не столько революционером, сколько журналистом и оратором, которому необходимо постоянно ощущать свою нужность, свою способность непосредственно влиять на сознание масс, получая от них как бы собственную энергию, но усиленную и обогащенную энергией масс. Да и кадеты — они ведь тоже в ту пору были революционерами, они тоже стояли против самодержавия, за свободу, равенство и братство. Другое дело, что их лозунги со временем все чаще стали вступать в противоречие с их делами, их энергии хватало лишь на рассуждения о необходимых действиях, но не на сами действия. Однако вины Кирова в этом нет.

И все же, оглядываясь назад, должно признать, что тот шаг был вызван заблуждением молодости и незрелостью, которые он, Киров, вернувшись в прежнее русло, искупил беззаветным служением пролетарской революции. Зато он узнал контрреволюцию изнутри, уяснил ее слабости, заведомую обреченность. И никто, если не считать людей, закостеневших на старых догмах, продолжающих жить в прошлом, вроде Рютина и ему подобных, не решается ставить ему в вину грехи его молодости и незрелости. Да и кто в этом мире не грешен, если смотреть на человека не только с точки зрения преданности Революции? Таких нет. Потому что дело делается новое, незнаемое, никем не проверенное и не испытанное. Сомневающийся — живет; лишенный способности сомневаться — мертв от рождения. Но твои сомнения не должны видеть другие. Другие всегда должны чувствовать твою уверенность в правоте общего дела, полагаться на твою решимость идти до конца, на твою неколебимость. Старая истина: сомнения — преимущество молодости. Вечно молодым оставаться нельзя.

Взять хотя бы Сталина. Его исключительная твердость в отстаивании ленинизма существует лишь в сознании масс. На самом деле Коба в свое время тоже изрядно пометался между левыми и правыми, между теорией и практикой, пока — а это случилось совсем недавно — не нащупал собственную дорогу. Теперь Сталин весь во власти неумолимого движения вперед, сущность которого заключается в том, чтобы сделать СССР могущественнейшей державой мира. Он один из немногих не только понимает железную логику этого движения, его объективную необходимость, но и умеет находить для движения новые задачи, питающие движение новыми соками, в том числе и за счет гибели его личных противников и противников движения. Как… да! — как паука питают соки его жертв. Грубо по форме, но точно по существу.