Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

Невдалеке от него среди ветвей старой искривленной сосны возились два черных ворона и о чем-то переговаривались на своем птичьем языке. Там у них гнездо. Птицы — Плошкин это знал — первые указчики на всякое изменение в окружающем их мире. Тем более — ворон: птица сторожкая, потаенная, зоркая.

Плошкин медленно, чтобы не привлечь внимания воронов, поменял положение тела и стал вглядываться в застилаемое мутью пространство. А на нем будто все вымерло.

Постепенно светлело.

Появился орел. Он пролетел низко над гарью вверх, тяжело взмахивая широкими крыльями и поворачивая голову то влево, то вправо. С сосны слетел один из воронов и потянул вслед за орлом. Орел на какое-то время пропал из виду, перевалив через хребет, потом появился вновь, но уже на приличной высоте и стал описывать круги над одним местом чуть в стороне от поляны.

Ворон тоже полетел было туда, но как-то странно и резко затормозил свой полет, развернулся и, тревожно прокаркав, вернулся на сосну. Вслед за ним и орел скользнул в сторону и пропал в дождевой завесе. Все это неспроста.

Время тянулось медленно. Но Плошкин умел ждать. Иначе бы не выжил ни на фронте, ни в тюрьме, ни в лагере, ни на пересылке. Кто не умел ждать, тот сходил с ума. Или делал глупости. Мало ли.

Когда среди обгорелых пеньков что-то вдруг шевельнулось, Плошкин замер и даже перестал дышать. Это что-то, круглое и косматое, медленно двигалось от пенька к пеньку, от камня к камню, останавливаясь и замирая, и было похоже на медведя-однолетку, ищущего чем бы поживиться. Не сразу Плошкин догадался, что это человек, утыканный травой.

Впрочем, на фронте он и сам не раз применял подобную маскировку. Дело обычное. Значит, те двое его опасаются и считают, что он не ушел и где-то затаился. А может, думают, что убили, выстрелив тогда в шапку, и теперь решили проверить.

Точно: косматое чудище достигло вывороченной пихты и надолго там задержалось. Потом двинулось в сторону леса и пропало из глаз. Плошкин на всякий случай изготовился. Но где второй?

Дождь усилился.

Парней тоже разбудил дождь. Какое-то время им удавалось спасаться от него тем, что, сжавшись в комочки, они втиснулись в глубину ниши, но вскоре холодные капли, стекая по наклонному потолку, достали их и там.

Сон прошел. А когда зэк не спит и не работает, он ест. И парни принялись за икру: с утра они всегда ели больше икры, потому что ее неудобно есть на ходу. Поев, попили дождевой водицы, скопившейся в каменной чаше. Потом по одному сбегали по нужде в сторону от ниши и от тропы, по-звериному зарывая кал, чтобы запахи не навели на них ни зверя, ни человека. Сказывалась Прошкина школа.

На тропе пусто. Противоположного хребта не видать, не говоря уже о вершине горы, которая служила им ориентиром.

Пролетел орел, да так низко, что видны его круглые глаза и поджатые к хвосту изжелта-серые лапы.

Парни сидели бок о бок. Ерофеев сумрачно глядел прямо перед собой, не шевелясь и будто даже не дыша. Пашка Дедыко, наоборот, ерзал, вздыхал, проявляя явное нетерпение. Наконец он не выдержал:

— Що, ось так и будэмо сыдэть, як тэи стары деды у шинке?

— А что ты предлагаешь? — не сразу откликнулся Ерофеев, привыкший подчиняться другим и делать лишь то, что ему прикажут. — Если Плошкин жив, он скоро должен придти, если его убили, то скоро придут они. Может, они нас не заметят и пройдут мимо. — Ерофеев подумал немного и продолжал сдавленным шепотом: — Ты посуди: они знают, куда мы идем — Каменский им наверняка рассказал. Значит, пойдут к горе. А мы пойдем… мы пойдем в другую сторону, чтоб не встретиться с ними. Так что нам лучше здесь подождать. Да и дождь смоет все следы…

Прошел еще, может быть, час. Все так же шелестел по камням и хвое разлапистой сосны дождь, прозрачные капли стекали по бронзовым корням, сходились вместе, звучно шлепались в каменную чашу; бездействие и неизвестность томили деятельного Пашку Дедыко.

— Що — так и будэмо сидэть на однем мисцэ, як тэи куры на шестке? — снова завел он свое, зябко передергивая плечами. — Щоб вони нас тута поубивалы? Ни, я так нэ согласный, — упрямо мотнул Пашка своей круглой головой. — Трэба пидти та побачить, що воно тамо такэ приключилось. Ось у мени яка думка. Що як дядьку Сидора поранили, и вин лежить и нэ може итить? Що тоди? Може, вин двух энкэвэдистов убив, а их бильш и не було. Я пиду, а ты тута пидожди трохи.

— Только ты сперва спустись вниз, будто идешь снизу, — посоветовал более рассудительный Ерофеев. — И наступай только на большие камни, чтоб не оставалось следов. И еще: дальше кедровника я тебе не советую ходить. Как выйдешь из кедровника, тут тебя сразу и засекут. Имей это в виду.

— Нэ вчи, нэ малэнький.

С этими словами Пашка тихонько выбрался из ниши и, пригибаясь, пошел вниз, иногда прыгая с камня на камень. Вскоре он пропал из виду, а еще минут через пятнадцать-двадцать появился на тропе, медленно и осторожно приближаясь к кедровнику.

Игарка обследовал место за вывороченной с корнями пихтой и обнаружил там стреляную гильзу, палку, перебитую его пулей, траву, примятую долго лежавшим на одном месте человеком, и подивился его хитрости. Потом следы ползшего к лесу стрелка привели Игарку на нетронутую пожаром опушку, здесь он обнаружил следы еще двух человек. На этом месте все трое стояли какое-то время, толклись, надо думать, совещались, что делать дальше.

Следы первого повернули вниз и пропали среди травы и деревьев. Ясно, что человек этот, стрелявший в них, и сейчас где-то внизу, может, вон в том буреломе. Так пусть там и сидит. Рано или поздно он выберется оттуда и сам придет к Игарке.

Следы двух других повели Игарку вверх, к кедровнику. На этот раз каторга шла след в след, правда, не совсем умело это делая, но следы были менее заметны.

На осыпях и гольце следы пропали совершенно, но это не обескуражило Игарку. Пригнувшись, держа винтовку перед собой, он медленно пробирался сквозь заросли кедровника, то и дело замирая и вслушиваясь в монотонный шум дождя.

Горная трясогузка вспархивала впереди, не далее двух метров, рассчитывая, что он, такой большой, непременно будет спугивать насекомых. Она взлетала, садилась, подергивая полосатым хвостиком, попискивала, что-то хватала клювом. Потом испуганно тренькнула, сорвалась и улетела.

Игарка присел и затаился: кто-то поднимался вверх, шебарша каменьями.

Вот из-за скалы вышел молодой парень, постоял, послушал, двинулся дальше. Оружия у него не было, лишь конец топорища торчал из-за спины, заткнутый за пояс. Парень миновал Игарку, никто больше не показывался.

Игарка выступил из своего укрытия и кашлянул.

Парень присел от страха, медленно обернулся. Увидев Игарку, захлопал широко раскрытыми черными выпуклыми глазами, пухлые губы его, обметанные юношеским темным пушком, дрогнули в неуверенной улыбке. Затем парень медленно выпрямился и уставился на Игарку с неподдельным удивлением и любопытством.