Лина-Софья Нейман - Пятница

Шварц ползал по полу. Он раскладывал всю литературу по трём громадным пакетам, тщательно завёртывал их в толстую бумагу, перевязывал верёвками.

Наконец всё готово. Соломон Рогут и Саул Каценеленбоген пришли, ждут. Они поедут дилижансом до села Яново. А оттуда извозчик отвезёт их в Вилькомир, и они оставят литературу у родных Шварца.

Оба товарища берут пакеты в руки и прощаются:

- Будь здоров, Шварц! До скорого свидания!

- Будьте здоровы, товарищи!

На съезжем дворе обычная суета. И никому нет дела до двоих людей с большими пакетами, аккуратно перевязанными верёвками. Да и возница как будто ими не интересуется.

- Вам до Янова? Занимайте места. Деньги потом возьму.

Уже тронулись. Какая-то женщина бежит за дилижансом:

- Стой! Берл, стой!

Вознице стучат в переднюю стенку:

- Обожди, Берл. Соре-Лее со Старого Плана бежит.

И Соре-Лее открыли дверь дилижанса. Она села, раздвинула широкую юбку в обе стороны и закрыла пакеты, перевязанные верёвками.

Вот и Яново. Приехали.

Соломон Рогут с товарищем наняли извозчика, сели в сани, положили в ногах пакеты и поехали.

Лошадка быстро засеменила по дороге.

Саул Каценеленбоген придвинулся к Рогуту, улыбнулся:

- Теперь почти дома, близко. Живо доедем.

Спокойные глаза Рогута серьёзно и пытливо смотрели вдаль, на дорогу. Он не любил считать работу законченной, пока не сделано всё, до самого конца.

Вьюга улеглась. Настало ясное утро. Белоснежная дорога искрилась на солнце, точно на ней рассыпаны тысячи разноцветных камешков. Колокольчик под дугой лошади мерно, успокаивающе позванивал. Всё хорошо.

И вот уже вдали виднеются домики Вилькомира. Ясно слышится: в морозном воздухе гулко звенит церковный колокол. А маленький колокольчик под дугой лошади как будто вторит могучему звону.

- Сегодня воскресенье, - говорит Каценеленбоген. - Сейчас народ начнёт выходить из церкви.

Рогут чуть повернул голову в сторону церкви и невольно нащупал ногой пакеты. Они все здесь, все целы.

Ещё немного - и сани уже проезжали мимо церкви. В этот самый миг двери церкви широко распахнулись - богослужение кончилось. Народ расходился. Впереди всех - сам исправник с красным довольным лицом. Весело смотрели узенькие глаза, заплывшие жиром.

Вдруг исправник остановился. Улыбка сразу сползла с его лица, он насупил брови.

- Что это значит? - Он злобно озирался по сторонам. - Я вас спрашиваю, что значит этот звон? Кто это едет с колокольчиком? Кто смеет? Разве забыли: имеется мой приказ - только моя лошадь или пожарные могут ехать с колокольчиком.

А сани с двумя седоками едут. И колокольчик мерно позванивает на дуге лошади.

В воздухе проносится страшное слово:

- Задержать!

Становой пристав угодливо изогнулся, кивнул головой.

- Слушаю, ваше благородие! - И, сверкнув глазами, заорал на городовых: - Чего смотрите? Задержать!

Городовые бросились к саням. Раздались свистки, крики:

- Стой! Держи!

Лошадь стала. Колокольчик под дугой затих. Саул Каценеленбоген посмотрел на Рогута непонимающим взглядом:

- Что такое? Что случилось?

Рогут осмотрелся. Он едва дышал, ничего не мог понять: как узнали? Но чувствовал одно - дело плохо. Провал!

- Расселся! Сходи! - крикнул городовой и грубо схватил его за плечо.

Рогут медленно, словно в раздумье, слез с саней. Упрямая складка на лбу залегла ещё резче. Рогут повернулся, большой, плечистый, заслонил и сани и Саула Каценеленбогена.

В суматохе никто не заметил, как Каценеленбоген нагнулся, взял один пакет и не спеша сошёл с саней. И, так же не спеша и ни разу не оглянувшись, пошёл в сторону. А у него, Каценеленбогена, словно мурашки ползли по спине - так хотелось ему повернуться на один только миг, чтобы посмотреть, что там, позади.

В участке, в маленькой комнате, столпилось много народу. Оба пакета положили на стол. Разрезали верёвки. Развернули толстую упаковочную бумагу.

Соломон Рогут стоял у стола, бледный, упрямая складка на лбу словно врезалась до самой кости. Но чёрные глаза глядели спокойно, и ничто как будто не выдавало его волнения.

Пристав громко прочёл заголовок и положил руку поверх всего пакета. Посмотрел на стоявшего перед ним Рогута с удивлением:

- Вот оно что! Вот какой гусь попался!

Ни один мускул не дрогнул на лице Рогута. Он стоял по виду такой же спокойный, с твёрдой решимостью в глазах.

Городовые за спиной пристава копошились, развязали и развернули второй пакет, брали в руки большие белые листки и казались чёрным вороньём, налетевшим на белых чаек.

Один из городовых вдруг озабоченно спросил:

- Послушайте, братцы, их, кажись, было на санях двое - куда делся второй?

Сразу послышалось несколько голосов:

- Двое! Двое!

Все бросили пакеты, окружили Рогута.

Пристав подскочил к нему со сжатыми кулаками:

- Смотри у меня! Сейчас же говори: где второй?

Но Рогут молчал. Он стоял всё так же неподвижно, только в его чёрных глазах отразилось беспокойство.

Пристав побагровел, даже шея покраснела.

- Говори сейчас ж,е, не то шкуру спущу!

Но Соломон Рогут стоял всё так же молча, не двигаясь с места.

Пристав рассвирепел. Рогута схватили, потащили в тёмную камеру. Оттуда послышались удары, приглушённый стон…

- Где второй? Кто он? - И снова сыпались удары. Соломон Рогут кричал. Он терял сознание. Приходил в себя, видел над собой разъярённые лица.

- Где ты взял пакеты? Скажи, не то живым не отпустим!

Но Соломон Рогут молчал. Он никого не назвал и ничего не сказал.

Рогута перевезли в Ковно, в ковенскую тюрьму.

Шварц с нетерпением ждал весточки от Соломона Рогута. Прошёл день, два, три… Вестей не было. Прошла целая неделя… Тогда Шварц понял: это молчание зловеще, с Рогутом что-то случилось. Куда броситься? Где искать обоих - Рогута с Каценеленбогеном?

Когда домик под горой потонул во мраке, появился Каценеленбоген. Его нельзя было узнать: он страшно исхудал, в лице ни кровинки, глаза точно провалились.

Не поздоровавшись, он сразу начал:

- Беда! Беда! - и всё рассказал, поминутно останавливаясь и как бы проталкивая ком в горле.

Шварц забыл про опасность. Он бегал взволнованный: как помочь Соломону Рогуту?

Поздно вечером Шварц разыскал Блюму.

- Блюма, пойми, Рогут погибает из-за меня! Это я послал его. Он никогда раньше не возил. Пойми, Рогут тут ни при чём…

Блюма сидела перед Шварцем прямая и решительная, как всегда.

- Ну, Иося, что же можно сделать? Он же «у них» в руках.

Шварц расстегнул ворот рубашки. Ему душно. Он устало уронил голову на руки.

Блюма положила руку на плечо Шварцу. Она гладила его по волосам и плечам. И каким-то другим, мягким голосом сказала: