Джеймс Клавелл - Король крыс

Он попросил ее выйти за него замуж через неделю после того, как они познакомились. Их брак с самого начала нельзя было назвать удачным. Ее мать ненавидела его за то, что он женился на ее единственной дочери, когда та только-только начала работать и была слишком молодой для замужества. Ей было восемнадцать лет. Его родители просили подождать с женитьбой. «Война, может быть, скоро закончится, а у тебя нет денег, и она не из очень „хорошей“ семьи». Он окидывал взглядом свое отчее гнездо и видел обшарпанный дом среди тысяч других обшарпанных домов, окруженных кривыми трамвайными линиями Стритэма; он видел: комнаты в доме крошечные, родители его – ограниченные люди из низов общества, а их любовь искривлена, как трамвайные линии.

Они поженились месяц спустя. Грей выглядел молодцевато в своей форме и при шпаге (взятой напрокат за почасовую оплату). Мать Трины не пришла на скучную церемонию, проведенную в спешке между объявлениями о воздушной тревоге. На лицах его родителей читалось неодобрение, а их поцелуи были неискренними. Трина расплакалась, и свидетельство о браке намокло от слез.

Той ночью Грей узнал, что Трина не девственница. Конечно, она вела себя так, как будто была таковой, и в течение многих дней умоляла: «Пожалуйста, милый, я так легкоранима, будь терпелив». Но она не была девственницей, и это огорчило Грея. Особенно оскорбляло ее вранье. Но он притворялся, что не понял ее обмана.

В последний раз он видел Трину за шесть дней до того, как его отправили за океан. Они были в своей квартире, он лежал на кровати, наблюдая за тем, как она одевается.

– Ты знаешь, куда вас отправляют? – спросила она.

– Нет, – сказал Грей.

День прошел плохо, ссора накануне ночью была удручающей, а желание обладать ею и сознание того, что его отпуск заканчивается сегодня, подавляли.

Он поднялся и стал позади нее, найдя руками ее грудь, чувствуя ее упругость, желая ее.

– Нет!

– Трина, не могли бы мы…

– Не валяй дурака! Ты же знаешь, что представление начинается в половине девятого.

– Времени полно…

– Бога ради, Робин, не надо! Ты размажешь мне краску на лице!

– Черт с ней, с твоей краской! Меня завтра не будет здесь.

– Может быть, это и к лучшему. Я не считаю тебя очень добрым или очень внимательным.

– А каким я, по-твоему, должен быть? Что плохого в том, что муж добивается своей жены?

– Прекрати орать! Господи, нас услышат соседи!

– Пусть слышат, ей-богу! – Он двинулся к ней, но она захлопнула перед ним дверь в ванную.

Когда Трина снова вошла в комнату, она была холодной и благоухающей. На ней были бюстгальтер, нижняя юбка, трусики и чулки на узеньком поясе. Она взяла вечернее платье и принялась натягивать его.

– Трина… – начал он.

– Нет.

Он стоял рядом с ней, колени его дрожали.

– Извини меня, что я… я кричал.

– Не важно.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в плечи, но она отодвинулась.

– Я вижу, ты опять пил, – сказала она, морща нос.

Тогда он взорвался.

– Я выпил всего лишь одну рюмку, будь ты проклята! – заорал он, сорвал с нее платье, бюстгальтер и швырнул ее на кровать. Он срывал с нее одежду до тех пор, пока она не оказалась раздетой догола, не считая обрывков чулок, которые остались на ее ногах. И все это время она лежала не шевелясь, глядя на него в упор. – О боже, Трина, я люблю тебя, – беспомощно прохрипел он, отходя от нее и ненавидя себя за то, что он сделал и что чуть было не сделал.

Трина подобрала обрывки своей одежды. Как будто бы во сне он смотрел, как она вернулась к зеркалу, села перед ним и начала поправлять косметику, снова и снова мурлыча один и тот же мотив.

Потом он хлопнул дверью и уехал в часть, а на следующий день попытался позвонить ей. Ответа не было. В Лондон он вернуться не успел, хотя отчаянно просил разрешения, их часть перевели в Гринок для посадки на корабль, и каждый день и каждую свободную минуту он звонил ей, но ответа не было, как не было ответа на его неистовые телеграммы, а потом побережье Шотландии растаяло в ночной мгле, и остались только корабль и море, и он мог только плакать.

Грей вздрогнул под малайским солнцем. Девять тысяч миль разлуки. «Трина не виновата, – подумал он, слабея от отвращения к самому себе. – Это не ее вина, а моя. Я был слишком настойчив в своих домогательствах. Возможно, я безумен. Возможно, мне надо показаться врачу. Возможно, я излишне сексуален. Все из-за меня, не из-за нее. О Трина, моя любовь!»

– С вами все в порядке, Грей? – спросил подполковник Джонс.

– О да, сэр, спасибо. – Грей пришел в себя и понял, что стоит у склада снабжения, устало привалившись к стене. – Это был… это был просто легкий приступ лихорадки.

– Вы не слишком хорошо выглядите. Присядьте на минутку.

– Все в порядке, спасибо. Я только освежусь немного.

Грей отошел к крану, снял рубашку и сунул голову под струю воды. «Дурак чертов, позволил себе так расслабиться!» – подумал он. Но несмотря на принятое решение, мысли его неумолимо возвращались к Трине: «Сегодня, сегодня я позволю себе думать о ней. Сегодня ночью и каждую ночь. К черту попытки выжить без еды! Без надежды. Я хочу умереть. Как я хочу умереть!»

Потом он увидел Питера Марлоу, бредущего вверх по склону холма. В руках тот держал американский котелок и нес его очень бережно.

– Марлоу! – Грей встал перед ним.

– Какого черта вам нужно?

– Что там?

– Еда.

– Контрабанда есть?

– Перестаньте ко мне цепляться, Грей.

– Я не цепляюсь к вам. Суди о человеке по его друзьям.

– Отстаньте от меня!

– Боюсь, не могу, старина. Это моя работа. Я хотел бы взглянуть. Прошу вас, покажите.

Питер Марлоу заколебался. Грей имел право на обыск и имел право отвести его к полковнику Смедли-Тейлору, если он нарушит лагерный порядок. А в его кармане было двадцать таблеток хинина. Никто не должен иметь личные запасы лекарств. Если их найдут, придется рассказать, где он их взял, а потом Кингу придется сказать, где он раздобыл их. Маку они в любом случае нужны сейчас. Поэтому он открыл котелок.

Варево из консервов и бобов обдало Грея неземным ароматом. Его желудок вывернулся наизнанку, но он попытался скрыть голод. Грей аккуратно наклонил котелок, чтобы увидеть дно. Там не было ничего, не считая мяса из консервов и божественных бобов.

– Где вы взяли его?

– Мне его дали.

– Это он дал его вам?

– Да.

– Куда вы его несете?

– В госпиталь.

– Для кого?

– Для одного американца.

– С каких это пор капитан, награжденный крестом «За летные боевые заслуги», состоит на побегушках у капрала?

– Идите к дьяволу!

– Может быть, я и пойду. Но перед тем, как я это сделаю, хочу увидеть, как вы получите то, что вам обоим причитается.

«Спокойнее, – сказал себе Питер Марлоу, – спокойнее. Если ты стукнешь Грея, то действительно влипнешь».