Джеймс Клавелл - Король крыс

– Вы закончили задавать вопросы, Грей?

– На этот момент да. Но помните… – Грей сделал шаг к капитану, запах еды мучил его. – Вы и ваш чертов плут-дружок в черном списке. Я не забыл про зажигалку.

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я не нарушаю приказов.

– Нет, вы сделаете это, Марлоу. Если вы продали вашу душу, придется когда-нибудь заплатить за это.

– Вы не в своем уме!

– Он мошенник, лгун и вор…

– Он мой друг, Грей. Он не мошенник, не вор…

– Но он лжец.

– Все мы лжецы. Даже вы. Вы отрицали существование приемника. Вам пришлось соврать, чтобы выжить. Вам многое пришлось сделать…

– Как, например, поцеловать капрала в задницу, чтобы получить жратву?

Вена на лбу Питера Марлоу вздулась, как тонкая темная змейка. Но голос остался мягким, а злость была подобна меду.

– Мне следовало бы врезать вам, Грей. Но это так невоспитанно – драться с низшим сословием. Несправедливо, вы же понимаете.

– Ей-богу, Марлоу… – начал было Грей, но язык не повиновался, а ярость перехватила горло.

Питер Марлоу всмотрелся в глаза Грея и понял, что победил. Минуту он упивался унижением Грея, потом злость прошла, он обошел Грея и двинулся вверх по склону. Нет нужды продолжать битву, если ты победил. Это дурной тон.

«Клянусь Господом нашим, – судорожно побожился Грей, – я заставлю заплатить тебя за это! Я заставлю тебя на коленях просить у меня прощения. И я не прощу тебя. Никогда!»

Мак принял шесть таблеток и подмигнул, когда Питер Марлоу помог ему слегка приподняться, чтобы выпить воды. Он сделал глоток и откинулся обратно.

– Бог да благословит тебя, Питер, – прошептал он. – Это поможет. Благослови тебя Бог, парень.

Он провалился в сон, лицо его горело, тоска мучила, мозг метался в кошмарах. Он видел, как его жена и сын плавают в морских глубинах, поедаемые рыбами и кричащие из глубины. Он увидел и себя там, в глубине, разрываемого на части акулами, но руки его были недостаточно сильными, а голос недостаточно громким. Акулы отхватывали огромные куски его плоти, и всегда оставалась плоть, которую можно было оторвать. А у акул были голоса, и их смех был смехом демонов, но рядом караулили ангелы, которые кричали ему: «Торопись, торопись, Мак, торопись или будет слишком поздно!» Потом акулы пропали, остались желтые люди со штыками и золотыми зубами, острыми как иголки, окружающие его и его семью на дне моря. Их штыки были гигантскими, острыми. «Не их, меня! – пронзительно закричал он. – Меня, убейте меня!» И он смотрел, бессильный, как они убивали его жену и убивали сына, а потом повернулись к нему, а ангелы смотрели и хором шептали: «Торопись, Мак, торопись. Беги. Беги. Беги прочь, и ты будешь спасен». И он бежал, сам того не желая, бежал прочь от своего сына, и от своей жены, и от моря, залитого их кровью, спасался бегством сквозь кровь и задыхался. Но он все бежал и бежал, а они преследовали его, акулы с раскосыми глазами и золотыми острыми зубами, вооруженные штыками и винтовками, терзающие его плоть, пока его не загнали. Он боролся и умолял, но они не останавливались. Он был окружен. И Ёсима всадил штык глубоко ему в живот. И боль была нестерпимой. Сильнее смертной муки. Ёсима выдернул штык, и Мак почувствовал, как кровь хлещет из него, из рваной дыры, из всех отверстий его тела, из каждой его поры, пока в теле не осталась только душа. И тогда наконец его душа вырвалась наружу и смешалась с кровью моря. Огромное, беспредельное облегчение наполнило его, оно было бесконечным, и он был рад, что умер.

Мак открыл глаза. Его простыни были мокрыми от пота. Лихорадка прошла. Он понял, что еще раз выжил.

Питер Марлоу по-прежнему сидел рядом с кроватью. За его спиной была ночь.

– Привет, паренек. – Он сказал эти два слова едва слышно, и Питеру Марлоу пришлось наклониться, чтобы услышать их.

– Вы в порядке, Мак?

– Все хорошо, приятель. Чтобы чувствовать себя так хорошо, стоит заиметь лихорадку. Я посплю. Принеси мне чего-нибудь поесть завтра.

Мак закрыл глаза и заснул. Питер Марлоу стянул с него простыню и обтер его.

– Где мне взять сухую простыню, Стивен? – спросил он, увидев санитара, спешно проходящего через палату.

– Не знаю, сэр, – ответил Стивен. Он много раз видел этого молодого человека. И он ему нравился. Может быть… но нет, Ллойд будет страшно ревновать. В другой раз. Впереди много времени. – Наверное, я могу помочь вам, сэр.

Стивен подошел к четвертой кровати и снял с мужчины простыню, потом ловко выдернул из-под него нижнюю простыню и вернулся.

– Вот, – сказал он. – Возьмите эти.

– А как тот парень?

– А, – ответил с нежной улыбкой Стивен. – Ему они больше не понадобятся. Он в ведении похоронной команды. Бедолага.

– О! – Питер Марлоу взглянул на покойника, но лицо его было незнакомо. – Благодарю, – сказал он и начал перестилать кровать.

– Подождите, – остановил Стивен. – Позвольте мне. У меня получится гораздо лучше. – Он был горд, что умеет застилать кровать, не потревожив больного. – Не беспокойтесь о вашем друге, – с улыбкой проговорил он. – Я пригляжу за тем, чтобы с ним было все в порядке. – Он заботливо, как ребенка, укрыл Мака. – Вот так. – Затем быстро погладил Мака по голове, вынул платок и вытер остатки пота со лба больного. – Он поправится через пару дней. Если у вас есть какая-то еда… – Он запнулся, посмотрел на Питера Марлоу, и в глазах его начали собираться слезы. – Как глупо с моей стороны! Но не волнуйтесь, Стивен что-нибудь сделает для него. Сейчас не беспокойтесь. Сегодня вы ничего больше не можете сделать. Идите и как следует выспитесь. Идите, здесь есть на кого положиться.

Не говоря ни слова, Питер Марлоу позволил вывести себя наружу. Стивен с улыбкой пожелал ему доброй ночи и вернулся назад.

Питер Марлоу видел из темноты, как Стивен разглаживает лоб, искаженный лихорадкой, держит дрожащую руку, отгоняет прочь ночные кошмары, успокаивает ночные вскрики, поправляет одеяла, помогает больному попить, приподнимает, когда кого-то рвет, и делает это все спокойно, деликатно и ласково. Когда Стивен подошел к койке номер четыре, он остановился и поглядел на труп. Затем распрямил конечности, сложил руки на груди, снял свой халат и накрыл им тело, словно благословляя. Изящное гладкое тело Стивена и его стройные гладкие ноги светились в полутьме.

– Бедняга, – прошептал он, глядя на покойника. – Бедняга. Ах вы, мои бедняги, – и зарыдал за всех них.

Питер Марлоу ушел в ночь, полный жалости, стыдясь того, что Стивен когда-то вызывал у него отвращение.

Направляясь к хижине американцев, Питер Марлоу был полон дурных предчувствий. Он жалел, что с такой готовностью согласился переводить для Кинга. В то же время его огорчало, что пустяковая просьба друга вызвала в нем протест. «Хороший же ты друг, – повторял он, – ведь он столько сделал для тебя».