Джеймс Клавелл - Король крыс

– Сказано же: молодость не обязательно означает недостаток мудрости.

Мак с подозрением рассматривал Питера Марлоу. Что он задумал? Что-нибудь связанное с Кингом? «Питер уже замешан по уши в это опасное дело с приемником, – устало подумал он. – Все время, с самой Явы, он носит свою третью часть приемника».

– Я чувствую, это опасно для тебя, – наконец сказал он.

– Медведь, не опасаясь, крадет мед у пчел. Паук пробирается под камнями, зная, где и как прятаться. – Питер Марлоу сохранял вежливое выражение лица. – Не бойся за меня, мудрейший. Я буду пробираться только под камнями.

Мак кивнул, удовлетворенный:

– Знаешь, где моя фляга?

– Конечно.

– Мне кажется, она заболела, когда дожди просочились через дыру в небе, соприкоснулись с этой вещью и сгноили ее, как упавшее дерево в джунглях. Эта вещь мала, она как крошечная змейка, тонкая, как земляной червь, короткая, как таракан. – Он застонал и вытянулся. – Спина замучила меня, – продолжил он по-английски. – Поправьте мне подушку, приятель.

Когда Питер Марлоу наклонился, Мак приподнялся и прошептал ему на ухо:

– Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад.

– Так лучше? – спросил Питер Марлоу, когда Мак снова откинулся назад.

– Отлично, парень, гораздо лучше. Теперь проваливайте отсюда. От всех этих глупых разговоров я совсем выдохся.

– Уверен, эти глупые разговоры развлекают вас, старый вы хрыч.

– Полегче со стариками, puki ’mahlu.

– Senderis, – попрощался Питер Марлоу и вышел на солнце.

«Конденсатор для связанных контуров, триста микрофарад. Что, черт возьми, такое микрофарада?»

Ветер дул от гаража, и до него донесся сладкий запах бензина, масла и смазки. Он присел на корточки у тропинки, на клочке травы, и наслаждался этим запахом. «Бог мой, – думал он, – запах бензина будит воспоминания. О самолетах, и о Госпорте, и о Фарнборо, и еще о восьми других аэродромах, и о „спитфайрах“, и о „харрикейнах“.

Но сейчас я не буду думать о них, я буду думать о приемнике».

Он сменил положение, сев в позу лотоса: правая ступня к левому бедру, левая ступня к правому бедру, руки на коленях, пальцы рук сведены вместе и повернуты внутрь. Он сидел так часто. Эта поза помогала думать. Когда проходила первоначальная боль, тело обретало покой и мысли текли свободно.

Он сидел тихо, едва замечаемый проходящими мимо людьми. Не было ничего необычного в том, что человек сидит в такой позе под полуденным солнцем, загоревший дочерна и одетый в саронг. Ничего странного в этом нет.

«Я знаю, что должен достать. Любым способом. В деревне непременно должно быть радио. Деревенские жители, как сороки – они собирают все подряд». И он рассмеялся, вспомнив свою деревню на Яве.

Он нашел ее, бродя по джунглям, измученный, скорее мертвый, чем живой, вдалеке от дорог, которые пересекали Яву. К одиннадцатому марта он прошел много миль. Войска на острове капитулировали восьмого марта. Это было в сорок втором году. Три дня он скитался по джунглям, искусанный насекомыми, истерзанный колючками и пиявками, сосущими его кровь, измокший под дождями. Он не встретил ни единого человека с тех пор, как ушел с аэродрома в северной части острова, где около Бандунга базировались истребители. Он ушел от своей эскадрильи – вернее, от того, что от нее осталось, – и от своего «харрикейна». Но перед тем, как скрыться, он устроил своему самолету, искореженному, изуродованному взрывом бомбы, погребальный костер. Человек, по крайней мере, имеет право кремировать своего друга.

К деревне он вышел на закате. Яванцы, окружившие его, были настроены враждебно. Они не тронули его, но держались недружелюбно. Они молча смотрели на него, и никто не пошевелился, чтобы помочь.

– Не дадите ли мне какой-нибудь еды и воды? – спросил он.

Молчание.

Потом он увидел колодец, подошел к нему, сопровождаемый сердитыми взглядами, и напился. После этого сел и стал ждать.

Деревня была маленькой, хорошо укрытой джунглями. Она казалась довольно богатой. Дома, окружавшие небольшую площадь, стояли на сваях и были сделаны из бамбука и травы. Под домами держали свиней и кур. Около большого дома был загон для скота, а в нем пять буйволов. Все это говорило о том, что деревня зажиточная.

Наконец его привели в дом вождя. Молчаливые туземцы проводили его по ступенькам, но в дом не вошли. Они сидели на веранде, слушали и ждали.

Вождем был хмурый тощий старик с орехово-коричневой кожей. В доме, как во всех домах, была одна большая комната, перегороженная плетеными циновками на несколько маленьких закутков.

В центре комнаты, отведенной для еды, разговоров и медитаций, стоял фаянсовый унитаз с сиденьем и крышкой. Он стоял на почетном месте на плетеной циновке. Перед унитазом на еще одной циновке сидел на корточках вождь. Взгляд его был пронизывающим.

– Что тебе надо? Туан! – И слово «туан» прозвучало как обвинение.

– Я хотел бы попросить еды и воды, сэр, и, если можно, ненадолго задержаться, чтобы отдохнуть.

– Ты называешь меня «сэр», когда три дня назад ты и другие белые называли нас вогами и плевали в нас?

– Я никогда не называл вас вогами. Меня послали сюда, чтобы попытаться спасти вашу страну от японцев.

– Они освободили нас от отвратительных голландцев! Так же, как они освободят весь Дальний Восток от белых империалистов!

– Возможно. Но я думаю, вы пожалеете о том дне, когда они пришли!

– Убирайся из моей деревни! Убирайся вместе с остальными империалистами! Убирайтесь, пока я сам не позвал японцев!

– Сказано: «Если придет к тебе странник и попросит приюта, дай ему это, и получишь ты благословение Аллаха».

Вождь смотрел на него изумленно. Орехово-коричневая кожа, короткий жакет баджу, пестрый саронг и головная повязка – все освещенное приближающимися сумерками.

– Откуда ты знаешь Коран и слова Пророка?

– Да славится имя его, – сказал Питер Марлоу. – Коран переводился на английский в течение многих лет многими людьми.

Он боролся за свою жизнь. Он знал, что, если сумеет остаться в деревне, может найти лодку, на которой уплывет в Австралию. Он не умел управлять парусной лодкой, но стоило рискнуть. Плен был равносилен смерти.

– Ты правоверный? – спросил пораженный вождь.

Питер Марлоу колебался. Он легко мог притвориться мусульманином. Изучение Корана входило в его подготовку. Офицеры армии его величества служили во многих странах. Офицеры, следующие семейному призванию, обучались многим вещам, помимо тех, что предусматривало официальное образование.

Скажи «да» – и можешь быть уверенным, что спасешься. Ведь яванцы в большинстве своем исповедуют ислам.

– Нет. Я не правоверный. – Он устал и находился на пределе своих сил. – По крайней мере, я так не считаю. Меня учили верить в Бога. Мой отец обычно говорил нам, моим сестрам и мне, что Бог имеет много имен. Даже христиане говорят, что существует Святая Троица. Я думаю, не важно, каким именем ты называешь Бога. Бог не станет возражать, если его признают в лице Христа, или Аллаха, или Будды, или Иеговы, или даже в твоем лице, потому что, если он Бог, ему известно, что мы временны на земле и знаем слишком мало. Я верю, что Магомет был пророком Бога. Я думаю, что Иисус был посланцем Бога и, как называет его Магомет в Коране, самым безупречным из всех пророков. Не знаю, является ли Магомет последним пророком, как он говорит. Не думаю, что нам, людям, можно утверждать что-то определенное, если дело касается имени Бога. Но я не верю, что Бог – это старик с длинной белой бородой, который сидит на золотом троне высоко на небесах. Я не верю в обещание Магомета, что все правоверные попадут в рай, где они будут возлежать на шелковых диванах, пить вина, а прислуживать им станут прекрасные девушки, или что этот рай окажется садом, где много зелени, чистых ручьев и фруктовых деревьев. Я не верю в то, что ангелы имеют крылья за плечами.