Джек Дэнн - Собор памяти

— Но ведь если бы калиф и согласился, он всё равно остался бы властен над своими землями, разве нет? — спросил Леонардо, когда они уже возвращались в мастерскую.

— Да, но Мехмед стал бы узаконенным защитником ислама.

Леонардо лишь головой покачал.

— Так ли уж это отличается от попыток Папы заполучить власть над флорентийскими землями, угрожая Флоренции отлучением? — спросил Куан.

— Значит, калиф принесёт Айше в жертву.

— Всё будет не так, как ты думаешь, маэстро.

— Что ты хочешь этим сказать?

Куан не ответил, и тогда Леонардо спросил:

— Ещё один взгляд в настоящее будущего?

Однако Куан не принял вызов. Он пожелал Леонардо доброй ночи и ушёл. А Леонардо, оставшись один, вдруг безумно затосковал по Флоренции — словно сам воздух был соткан из ностальгии и отчаяния. Он жаждал сидеть за столом Верроккьо рядом с Никколо. Он жаждал видеть Сандро, Симонетту, Джиневру.

Он вздрогнул, словно выбираясь из кошмара.

Потому что призраки, материализовавшиеся перед ним, оказались его стражниками. Они искали его. Когда они увидели его с водолазным аппаратом на плече, один из них ухмыльнулся и сказал: «Mun shan ayoon Aisheh».

Леонардо понял слова, но не их смысл.

«Ради глаз Айше».

Завтра он узнает, что это значит.

Калиф приказал потопить суда турецких послов днём, когда корабли будут стоять на якоре либо распускать паруса. Послов проводили на их суда на рассвете; они приплыли в Каир на пяти современных военных галерах — юрких, изящных. Корабли стояли в спокойной, рассветно-розовой воде Нила, недвижные, словно камни, в глубокой, как всегда в это время года, реке.

Леонардо, Зороастро и Куан плыли к турецким судам на фелуке с подгнившим шпангоутом и ветхими парусами; прежде чем фелука досталась Куану Инь-ци, на ней жили три семьи. Моряки Куана оделись в лохмотья и припрятали оружие. Они поставили фелуку на якорь вблизи галер. Её окружали другие фелуки: Нил напоминал многолюдную деревню. Вдоль берегов феллахские женщины и дети кричали: «Mun shan ayoon Aisheh!», и эти же слова неслись им в ответ с фелук. Этот клич уносился ветром и заглушался криками и щебетанием птиц; словно призывая день, они пели и пронзительно кричали на деревьях, мачтах, в небесах.

На палубе фелуки, прикрытые парусом, лежали Леонардовы подводные аппараты — три плотика, соединённые с дыхательными трубками и длинными шестами; стамески и большие сверла, также изобретённые Леонардо, свешивались с шестов и свободно вращались на шарнирах. Кузнецы калифа отдали готовые сверла только час назад, и Леонардо даже не был уверен, что они сработают как должно.

— Я сделаю это один, — твёрдо сказал Леонардо, снимая полотно с аппаратов. — Ни у кого из вас недостанет опыта.

— У меня его не меньше, чем у тебя, — заявил Зороастро; лицо его возбуждённо пылало.

— А у меня — даже больше, — добавил Куан, и Леонардо удивлённо поглядел на него. — Я убил больше людей, маэстро, и это перевешивает весь твой технический опыт. Ты убивал лишь защищаясь. Сможешь ли ты убить невиновных?

— Берег близко, — сказал Леонардо, удивляясь, с какой стати он оправдывается.

— И тем не менее многие утонут, — сказал Куан, — или их сожрут крокодилы. А тех, кто доплывёт до берега, предадут мечу... или обратят в рабство.

— Что? — вопросил Зороастро. — Я не видел в этих водах крокодилов.

— Не бойся, маленький чародей, — ответил Куан. — Я дам тебе снадобье, и крокодилы даже не приблизятся к тебе. А под водой ты будешь в безопасности: они нападают только на поверхности. — Он повернулся к Леонардо: — Ты по-прежнему не хочешь поделиться славой?

— Я хочу только поскорее покончить с этим, — сказал Леонардо, глядя вперёд, на корабли турков. — Я справлюсь один.

— Почему? — спросил Куан.

— Потому что я это изобрёл.

— Как тот летающий механизм, что убил мальчика?

— Вот именно.

— А, так ты щадишь нас, — сказал Куан. — А как ты думаешь, сколько судов ты сможешь потопить, не подняв тревоги? Думаешь, они будут стоять на якоре, ожидая, пока ты не закончишь?

Леонардо пропустил мимо ушей сарказм, звучавший в его голосе.

— Я быстро передвинусь от одного корабля к другому — прежде чем там почувствуют неладное. — Он говорил тихо, словно рассуждая вслух, вырабатывая стратегию. Когда турки поднимут паруса, на ходу подплыть под днище и пробить там дырки будет трудно.

Да, в одиночку Леонардо судов не потопить. Это он понимал.

Как там называл Деватдар калифа? Красным Джинном, что превращает убийство в зрелище?

Сегодня Красным Джинном станет Леонардо.

Он повернулся к Зороастро:

— Ты помнишь всё, что я тебе объяснял насчёт аппаратов?

— Да, Леонардо.

— И о том, как срывать доски с обшивки?

— Разумеется.

— И про сверла?

— Да помню, конечно же помню! — Зороастро начал злиться.

— Это важно, — продолжал Леонардо. — Ты должен сделать несколько отверстий в днище, но осторожно, потому что вода рванётся внутрь с ужасающей силой. И помни, что нужно следить за воздухопроводами: их легко перекрутить и сломать. — Он обернулся к Куану: — А тебе всё ли ясно?

— Да, маэстро, — добродушно и чуть снисходительно отозвался Куан, словно очарованный тем, что Леонардо больше печётся о других, чем о себе.

— Хорошо. Я пойду первым... и потоплю галеры, что ближе к острову Гезира. — Он взглянул на стоящие поодаль суда. Было ясное сияющее утро, и цвета листвы, реки и неба казались неестественно яркими. — Вы с Зороастро займётесь другими.

— Мы о них позаботимся, — сказал Куан, явно соглашаясь с командованием Леонардо. — Но большая галера, посольский флагман, должна остаться нетронутой. Пусть отвезёт своему повелителю всю тяжесть унижения. — С этими словами он протянул Леонардо своё снадобье от крокодилов.

Натёршись мерзко пахнущей мазью, Леонардо натянул на рот дыхательный мешок, надел очки, проверил трубки, застегнул пояс с грузом и — держа прикреплённую к шесту стамеску — прыгнул в воду. Мелькнули освещённые солнцем деревья на дальних берегах, тёмная зелень — и Леонардо ожёг холод. Он задохнулся, глотнул воздуха, выдохнул — клапаны, соединявшие его рот с дыхательными трубками, работали. На губах он ощущал едкий привкус кожи. Видимость была плохой — едва-едва на шесть футов вперёд. Однако когда Леонардо взглянул вверх и увидел поверхность воды, которая казалась отсюда жидким зеркалом, молочно-белым и мерцающим, — кровь взбурлила в нём. Его изобретение работало! Он смог добиться пусть малой, но власти над природой — если не над судьбой. Он направился к турецким судам; казалось, он плывёт в мерцающем тумане. Взбаламученный ил крутился вокруг него, как поднятый ветром песок. Он сжимал в руке стамеску и сильно работал ногами, толкая себя вперёд. Подводный мир казался безмолвным, но лишь мгновенье; привыкнув, Леонардо стал слышать приглушённые скрипы и вздохи — голоса реки. Сверло, прикреплённое к его воздухопроводу, моталось над головой. Оно было раскрашено в маскировочные полоски — чтобы оставаться незаметным в воде.