Джек Дэнн - Собор памяти

Найти турецкие суда оказалось не так-то легко, потому что в бледной тусклости наверху проступали тенями днища множества египетских кораблей; Леонардо даже забеспокоился, хватит ли длины его дыхательных трубок. В воде колыхалась густая взвесь мусора и испражнений — словно они навечно отыскали здесь своё место и не собирались оседать на дно. Потеряв чувство направления, Леонардо поднялся к поверхности, чтобы определить, где он находится. Галеры были неподалёку, но он неминуемо потерял бы их, если бы не изменил направления.

А потом перед ним оказалось галерное днище — изогнутая стена обросшего ракушками дерева. Работая ногами, Леонардо постарался опуститься как можно глубже, затем вдавил сверло в днище и, вращая его обеими руками, ввинтил между досок обшивки. Потом вогнал стамеску в зазор и с силой надавил, чтобы сорвать доску. Дерево было прочным — однако поддалось давлению и ударам его инструментов. Он срывал доску за доской, и вода с силой хлестала внутрь; ему пришлось цепляться за обшивку, не то его неминуемо засосало бы в дыру. Он переместился к корме и начал всё сначала, сверля и ломая обшивку стамеской, пока судно не начало стонать, трещать и качаться. Скоро оно пойдёт ко дну.

Леонардо поплыл к другому кораблю, ещё одной стене, покрытой ракушками. Время от времени он поглядывал вверх, следя за тем, чтобы не зацепиться дыхательными трубками. И снова сверлил обшивку и отдирал стамеской доски, и снова вода через несколько дыр хлынула в трюм. Леонардо едва не затянуло следом; он услышал отдалённый стон рвущегося дерева — первая галера наконец-то пошла ко дну.

Внезапно он задохнулся. Мгновенно встревожась, он подёргал дыхательные трубки, чтобы освободить их, если они за что-то зацепились — без толку, либо они оборвались, либо их перерезали. Леонардо выпустил стамеску и сверло и поплыл наверх. Всплыв на поверхность, он глубоко вдохнул — и тут же что-то тяжёлое, как камень, плюхнулось в реку рядом с ним, с другой стороны в воду вошла стрела. По воде расплывалась кровь, река кишела турками — лёгкой добычей для людей с фелук, вооружённых ножами и луками. Очевидно, они приняли за турка и его.

Меж судов скользили крокодилы, длиной никак не меньше фелуки — они пировали, ненасытные, как древние египетские боги в дни жертвоприношений. А ещё Леонардо слышал крики и что-то похожее на песню.

Он нырнул назад в тишину и со всех сил плыл к своей фелуке, пока не почувствовал, что лёгкие его вот-вот разорвутся. Что, если он плывёт не туда? Ему представилось, что наверху, на поверхности, его поджидают огромные крокодилы. Он плыл как сквозь сон, словно его кошмары вдруг обрели плоть. Наконец он всплыл, вдохнул, огляделся — и услышал, что его зовут.

Он поплыл на голос, и скоро его втащили на борт фелуки. По чистому везению она плыла как раз навстречу Леонардо.

Голос, звавший его, принадлежал Куану.

— Я решил, что надо бы поискать тебя. Я потопил свою галеру и вернулся. Зороастро тоже.

Зороастро обнял Леонардо и обернулся к турецкому флагману. Прокладывая себе путь среди барахтавшихся в воде турок, тот под насмешки и проклятия толпы уплывал прочь, подгоняемый слабым ветерком. Великая река, мать Каира, текла кровью.

Повсюду были широкопарусные, нарядно раскрашенные фелуки, полные феллахов — и хорошо вооружённых феллахов; они развлекались, стреляя и по туркам, и по крокодилам. Они пели и кричали что-то нараспев, и им вторила толпа, собравшаяся на берегах — мужчины в белых тюрбанах, с ног до головы, как на похоронах, закутанные в чёрное женщины и дети, чьи высокие голоса звучали как хор кастратов.

«Mun shan ayoon Aisheh».

Ради глаз Айше.

— Что они поют? — спросил Леонардо.

— Прекрасную песнь войны и рыцарства, — сказал Куан. Он улыбнулся печальной и циничной улыбкой человека, видевшего всё это и прежде. — Калиф повелел своим певцам петь народу. Они пели об Айше и силе чар. То было пророчество, ибо калиф сказал им, что чарами потопит вражеские корабли. А мы только что исполнили это пророчество. Мы сделали Айше бессмертной. Феллахи и воины станут равно биться и умирать за неё. За красоту. За совершенство. Платоническая любовь.

— Это безумие, — возразил Леонардо.

— Такое же, как у твоего друга Сандро? Не он ли едва не умер за любовницу Лоренцо?

— Не говори о ней так! — потребовал Леонардо.

Куан слегка поклонился:

— Прости, маэстро.

— Не понимаю, что за дело до Айше всем этим людям? Слышали ли они о ней прежде?

— Это, — сказал Куан, — уже не важно. Они сотворят её. Она станет живой мученицей, и повесть о ней разрастётся с пересказами. Певцы разнесут эту весть: они зовут её Hormat Dima и Hormat Натта.

Женщина Крови. Красная Женщина.

— Её имя станет кличем, — продолжал Куан нараспев. — А она станет душой Египта, и во имя её весь народ поднимется уничтожать турок. Потечёт кровь, и турки захлебнутся в ней, как захлёбываются сейчас.

— И убьют Айше, — сказал Леонардо.

— Нет, она в полной безопасности. Если турки отдадут её, война закончится. Они поторгуются.

— А если с ней что-нибудь случится?

— Вот тогда народ этой земли действительно обезумеет и предастся резне. На тех, у кого она в плену, лежит огромная ответственность. — Помолчав, Куан добавил: — Но гибель кораблей должна встревожить Мехмеда. Он человек верующий... и суеверный.

Леонардо взглянул на Куана, но не заметил ни веселья, ни иронии в его спокойном озабоченном лице.

— Тогда, быть может, он отдаст Айше.

— Не похоже, — сказал Куан. — И Мехмеду, и нашему калифу нужно вкусить крови. Вот увидишь, маэстро.

— А ты? — спросил Леонардо. — Что чувствуешь ты?

Куан пожал плечами.

— Убийство не радует меня, но и не вызывает отвращения.

— Что же тебя... радует?

— Я покажу тебе. Когда-нибудь... скоро. — И с этими словами Куан отвернулся от Леонардо. Оба в молчании смотрели на бойню.

И под зелёной, блестящей от солнца водой Леонардо вдруг почудилось лицо Никколо.

Словно у каждого юноши, погибшего сегодня, было его лицо.

Сперва я изучил укрепления, что помогают

противостоять могущественному врагу, а потом

применил знания свои к небесным сферам.

Я сказал крестьянам: «Друзья мои, отойдите от

машины все разом вместе, когда я дам знак, и я

улечу». По знаку руки моей они отошли, и я взлетел,

как птица. За десять минут я достиг высоты в

1500 фатомов и более не мог разглядеть на земле

никаких предметов, ничего, кроме размытых теней.

Там ему показали летающего верблюда.

Петух взлетает в небеса.

Даже после чудесного потопления турецких судов Леонардо по-прежнему оставался пленником в своих покоях и мастерской, битком набитой машинами и оружием, откованным и сработанным по его описаниям. Но теперь он на самом деле был пленником, потому что его разлучили с друзьями. Куан пришёл навестить его лишь раз — да и то затем, чтобы сказать, что нужны ещё изобретения. Калиф желал изобретений каждый день. Калиф был очень доволен Леонардо: это и была его награда. Леонардо набросился на Куана с упрёками: его обманули, он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением [111] ...он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением. — Шехерезада — главный персонаж книги арабских сказок «Тысяча и одна ночь». .