Джек Дэнн - Собор памяти

— То было прежде, а то — сейчас, — сказал Леонардо. — Если Флоренции придётся воевать, Лоренцо использует мои изобретения. Он сам мне сказал.

— Ну разумеется, — кивнул Андреа. И, помолчав, сказал: — Перестань дурить, Леонардо. Ты художник, а художник должен писать. Почему ты не хочешь работать над теми заказами, которые я тебе предлагаю? Ты отверг уже многих хороших заказчиков. Денег у тебя нет, а плохая репутация имеется. Ты не закончил даже свою caritas [78] Милосердие (ит.); здесь имеется в виду изображение Богоматери. для мадонны Симонетты.

— Денег у меня будет хоть отбавляй, когда мир увидит, как моя летающая машина парит в небесах.

— Ты же чудом остался в живых, Леонардо. Не хочешь посмотреться в зеркало? Ты едва не сломал себе хребет. И тебе так хочется повторить всё сызнова? Или тебя остановит только смерть? — Он покачал головой, словно досадуя на собственную несдержанность, и мягко сказал: — Тебе, видимо, нужна твёрдая рука. Это я виноват. Мне ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы ты в первую очередь занимался всем этим, — Андреа махнул рукой в сторону Леонардовых механизмов. — Но ставкой была твоя честь, и Лоренцо обещал мне, что побережёт тебя. Он был совершенно очарован тобой.

— Хочешь сказать, что сейчас это не так?

— Я только говорю о его характере, Леонардо.

— В том, что он передумал, моя вина. Но, быть может, мне стоит ещё испытать его... это ведь ты говорил мне о предложении Лоренцо пожить в его садах.

— Он не откажет тебе — но ему будет сейчас не до тебя, как и не до кого из нас... после того, что случилось.

— О чём ты?

— Галеаццо Сфорца убит. Его ударили кинжалом в дверях церкви Санто Стефано. В церкви... — Верроккьо покачал головой. — Я только что узнал.

— Это зло, предсказанное Флоренции, — сказал Никколо. Он явно был так голоден и стоя с жадностью ел принесённое Верроккьо варёное мясо.

— Воистину так, парень, — согласился Андреа. — В Милане заварушка, так что Флоренция осталась с одной Венецией, а это весьма ненадёжный союзник. Лоренцо послал гонцов ко вдове Галеаццо в Милан, но она не сможет смирить своих деверей. А если Милан окажется под влиянием Папы...

— То миру в Италии придёт конец, — сказал Леонардо.

— Ну, это уж слишком сильно сказано, — заметил Андреа, — но будет трудно обратить всё это на пользу Флоренции.

— Великолепный умеет договариваться, — сказал Никколо.

Андреа кивнул:

— Ребёнок прав.

Юный Макиавелли хмуро глянул на него, но смолчал.

— Боюсь, что и я прав — насчёт мира в Италии, — настойчиво проговорил Леонардо. — Ему скоро конец. Разве не потеряли мы уже Федериго Урбинского, нашего лучшего кондотьера? Не ушёл ли он к Святому Престолу? Теперь Лоренцо более, чем когда-либо, понадобятся инженеры.

Андреа пожал плечами.

— Я только художник, — сказал он, и по саркастической нотке в его голосе Леонардо понял, что Верроккьо сердится на него. — Но я, так же как и ты, знаю, что у Лоренцо уже есть инженер. Ему служит Джулиано да Сангалло.

— Сангалло плохой художник и бездарный инженер, — сказал Леонардо.

— Он зарекомендовал себя в нескольких кампаниях, и его выбрал сам Лоренцо.

— Ты не прав. Лоренцо не забудет о моих изобретениях.

Андреа только прошипел что-то, прижав язык к нёбу.

— Доброй вам ночи. Леонардо, поешь, пока не остыло. — Он пошёл к двери, но на пороге остановился. — Ах да, чуть не забыл. Мадонна Веспуччи назначила тебе аудиенцию.

— Когда? — спросил Леонардо.

— Завтра, в час пополудни.

— Андреа...

— Что?

— Что обратило тебя против меня?

— Моя любовь к тебе... Забудь изобретательство, вооружения, все эти летающие игрушки. Ты художник. Пиши.

Леонардо внял совету мастера и провёл весь вечер за мольбертом. Но он, оказалось, уже отвык от испарений уксусной эссенции, лака, скипидара и льняного масла. Глаза у него щипало и жгло, голова раскалывалась от боли; однако писал он хорошо, как всегда. У него мучительно пощи пывало подмышки, зудели брови и лоб, он с трудом дышал через нос; но подручные Мирандолы уверяли, что все эти временные нарушения исчезнут, когда ток крови очистит «внутренние отеки». Во время работы Никколо прикладывал к его лбу одно из снадобий Мирандолы — тряпочку, смоченную смесью розового масла и пионового корня.

Аталанте Мильоретти зашёл взглянуть на Леонардо и привёл с собой друга, чтобы подбодрить его — Франческо Неаполитанского, лучшего из лютнистов. Леонардо попросил их остаться и составить ему компанию, покуда он пишет; ему хотелось знать все новости, слухи и сплетни, чтобы быть готовым к завтрашнему визиту к Симонетте. Франческо, невысокий, изящный и гладко выбритый, продемонстрировал свою искусность в игре на лютне; затем Леонардо попросил Никколо дать Аталанте лиру в форме козьей головы, исполненную на манер той лиры, которую он преподнёс Великолепному.

— Я хотел и эту лиру отлить из серебра, — сказал при этом Леонардо, — но мне не хватило металла.

— Металл меняет тон инструмента, — заметил Аталанте.

— К лучшему? — спросил Леонардо.

Помолчав, Аталанте всё же ответил:

— Должен признаться, я предпочитаю дерево... как в этой.

Леонардо мечтательно проговорил:

— Может быть, Лоренцо пожелает выкупить козу — в пару к своему коню. Дай он металл, мне достался бы остаток. В качестве платы.

— Может, он и согласился бы, — кивнул Аталанте. — И у тебя всё равно остался бы оригинал. — Он сделал паузу. — Но если разразится война, серебра не будет ни у кого... Ты знаешь, что Галеаццо Сфорца зарезали? На улицах об этом только и говорят.

— Да, — сказал Леонардо, — знаю.

— Его вдова уже просила Папу дать герцогу отпущение грехов.

— Об этом тоже говорят на улицах? — поинтересовался Леонардо.

Аталанте пожал плечами.

— Говорят, она отправится прямиком к Папе, и это станет причиной войны.

— Мы ведь даже не знаем, удастся ли ей удержать бразды правления, — вставил Никколо. — Быть может, Милан станет республикой... как Флоренция.

Мужчины улыбнулись, ибо Флоренция была республикой лишь по названию; но Аталанте ответил Никколо серьёзно, как равному:

— Заговорщики действительно были республиканцы, мой юный друг, но народ Милана любил своего тирана и жалеет о его смерти. Вожак заговорщиков Лампуньяни был убит на месте, а тело его протащили по городу. Других отыскали очень скоро и страшно пытали. Нет, там республике не бывать. И даже стань Милан республикой — кто поручится, что он останется нашим союзником? А что думаешь об этом ты, Франческо?

Лютнист пожал плечами, словно устал от политики и хотел только одного — заниматься музыкой.

— Я думаю, вы, флорентийцы, видите предвестия войн и скандалов под каждым камешком. Вы тратите драгоценное время, тревожась о грандиозных замыслах врагов... а потом быстро умираете от старости.