Джек Дэнн - Собор памяти

Леонардо рассмеялся. Он ничего не мог поделать с собой — его влекло к этому циничному маленькому музыканту, который с виду был немногим старше Никколо.

— И всё-таки? — настаивал Аталанте.

— Никто не желает войны, и менее всех Сикст, — сказал Франческо.

— Он честолюбив, — заметил Аталанте.

— Но осторожен, — ответил Франческо. — Однако убийство — дурной знак. Оно создаёт мерзкий прецедент — выходит, что теперь и святость домов Божьих не даёт безопасности. А сейчас — можем мы сыграть для мессера Леонардо?

— Разумеется, — сказал Аталанте. — Боюсь, мы не выполнили своей задачи — скорее уж наоборот.

— Какой задачи? — спросил Никколо.

— Поднять настроение твоего мастера.

— Дело почти невозможное, — вставил Сандро Боттичелли, входя в комнату. — Но даже нашего Господина Совершенство, нашего Леонардо можно одолеть.

— Андреа позволял кому-нибудь шататься по его bottega? — добродушно осведомился Леонардо. — Или вы совсем не боитесь стражи Великолепного, что бродите после вечернего колокола?

— Не припомню, чтобы тебя раньше это особенно тревожило, — хмыкнул Аталанте.

— Увы, даже я порой поступал по-мальчишески глупо. — Леонардо повернулся к Сандро. — Что ты имел в виду?

— Ты о чём?

— Что меня можно одолеть.

— Victus honor.

— Так это ты прислал записку!

— Какую записку? — с весёлым видом осведомился Сандро.

— Что ж, вижу, тебе уже лучше.

— Во всяком случае, я больше не пуст, — сказал Сандро; однако в нём всё равно чувствовалась печаль, будто всё, что, по его словам, исчезло, осталось с ним — что он по-прежнему пуст, одинок и страдает. — Аталанте, дай нам услышать вашу игру; возможно, мы с Леонардо даже подпоём.

— По-моему, это угроза, — сказал Леонардо.

— Господи Боже мой! Тогда я не буду петь.

— Я сочинил мелодию к стихотворению Катулла, — сказал Аталанте. — Ты ведь любишь его, Леонардо?

— Конечно, люблю, — сказал Леонардо. — Хотя это и может быть сочтено кощунством, я пристрастен к кое-чему из Марка Туллия Цицерона и Тита Лукреция Кара; но, должен признаться, терпеть не могу ни всеми почитаемого Вергилия, ни заодно с ним — Горация и Ливия [79] Катулл Гай Валерий (ок. 84 — 54 до н.э.) — древнеримский поэт. Цицерон Марк Туллий (106 — 43 до н. э.) — оратор, адвокат, писатель и политический деятель Древнего Рима. Лукреций — Тит Лукреций Кар (ок. 99 — 55 до н.э.) — древнеримский философ-материалист, религиозный вольнодумец. Вергилий (70 — 19 до н.э.) — римский поэт, автор «Буколик» и «Георгик», прославляющих жизнь на лоне природы и сельский труд. Главное произведение Вергилия — поэма «Энеида» о странствиях и войнах троянца Энея. Гораций Флакк Квинт (65 — 8 до н.э.) — римский поэт. Ливий Тит (59 — 17 до н.э.) — римский историк, автор «Римской истории от основания города» в 142-х книгах. . Меня тошнит от стихов ради стихов. Пусть наши друзья придворные беспрестанно поминают Цицерона. Но Катулл... Его слова будут звучать вечно. Назови стихи, и я подпою тебе.

— «Lesbiame dicit», — сказал Аталанте; он кивнул Франческо, и они заиграли и запели. Аталанте оплетал своим нежным высоким голосом голос Леонардо, более звучный, но не отличавшийся таким широким диапазоном:

Мелодия и слова звучали медленно, хотя песня была легка, и они переходили от песни к песне, исполняя вариации Аталанте на Катулловы стихи:

Сандро налил вина, и Леонардо позволил себе немного выпить. Он разрешил присоединиться и Никколо. Ко времени, когда Аталанте и его друг ушли, Никколо крепко спал на тюфяке, обняв обеими руками толстый том римской поэзии. Он был похож на спящего Вакха, каким его изваял Пракситель — волосы его, густые и взлохмаченные, кудряшками закрывали лоб.

— Поздно, — сказал Сандро, — пора и мне. — Он говорил шёпотом, чтобы не разбудить Никколо. Потом приподнял занавеску, прикрывавшую портрет Симонетты, который писал Леонардо, и улыбнулся.

— Ты пишешь тело, а видно душу. Я же пишу душу, а вылезает тело.

— Ты пьян, — сказал Леонардо.

— Конечно, пьян, и ты тоже, мой друг. Я вижу, ты поселил Симонетту в Винчи. — Он говорил о картине Леонардо «Мадонна с кошкой». — Что бы ты ни писал, что бы ни изображал — там всегда присутствуют горы и стремнины Винчи, верно? И всё-таки ты до сих пор ослеплён фламандской техникой. По-моему, ты стал куда искуснее, чем твой извечный соперник ван дер Гоос.

— И это всё, что ты видишь в моей картине, Пузырёк? Искусность?

— Отчего же, Леонардо, я вижу ещё Симонетту во плоти. Я почти могу прочесть её мысли, ибо она у тебя живая. Этого я не могу отрицать.

— Благодарю, — сказал Леонардо. — Между нами есть различия, но...

— Да не так уж и много.

— Я имел в виду живопись.

— А-а, — протянул Сандро. И всё же он смотрел на картину Леонардо зачарованными глазами. Как тогда, когда их взгляды встретились во время экзорцизма.

— Пузырёк, ты что-то знаешь и не хочешь мне говорить?

Сандро усмехнулся и прикрыл картину занавеской.

— Когда понесёшь её, будь осторожен. Как бы она не отсырела.

— Сандро?.. — Леонардо ощутил смутное беспокойство.

— Завтра, — сказал Сандро, напряжённо глядя на холст, словно всё ещё мог разглядеть скрытый под ним портрет.

Леонардо появился у Симонетты после обеда; он пришёл точно в назначенное время, что случалось с ним редко. Хотя художники по большей части не менее пунктуальны, чем купцы, врачи и прочие люди, чьи дела зависят от назначенных встреч, Леонардо не в силах был овладеть даже этой основной чертой буржуа. Привычка опаздывать была, к несчастью, его второй натурой. Но сегодня его мысли не были отвлечены ни летающими и военными машинами, ни естествознанием, ни даже живописью и игрой света и тени — хотя он бережно нёс под мышкой обёрнутый в шёлк портрет Симонетты, следя за тем, чтобы шёлк не слишком сильно прижимался ко всё ещё мягким слоям льняного масла и лака.

Он размышлял о Симонетте и о том, чего она хочет от него. Покаянный озноб охватил его, когда он вспомнил об их свидании на порочной вечеринке у Нери; и всё же он продолжал быть её другом, истинным другом, абсолютным и безупречным, каким и она обещала ему быть. Леонардо ощущал путаную смесь вины и влечения — и тревоги тоже, потому что Сандро настойчиво уверял, будто Симонетта впитала его ядовитый фантом, несмотря на все усилия Пико делла Мирандолы.

Но в самом-то деле, что ещё скрывает от него Сандро?