Леонид Ефанов - Покорение Крыма

— Ну-у, а я что говорил?.. Не верили?.. Вот и пришёл мой час!

За ужином радостный князь выпил водки и, размахивая вилкой, на зубьях которой крепко сидел сморщенный в пупырышках солёный огурчик, роняя капли рассола на белоснежную голландскую скатерть, хвалил домочадцам государыню:

— Не забыла матушка-кормилица!.. Призвала!

Утром 22 декабря, затянутый в сверкающий золотым шитьём генеральский мундир, красный от волнения, Долгоруков был введён в зал заседаний Совета.

Захар Чернышёв — Екатерина отсутствовала на заседании — важно объявил высочайшую волю и коротко пересказал рескрипт.

— Есть довольные причины думать, — говорил Чернышёв, благосклонно поглядывая на князя, — что крымцы внутренно желают составить с кочующими ордами общее дело в пользу своей вольности и независимости. Но по сие время, будучи окружённые турецкими гарнизонами, не смели на то поступить. Можно полагать, что их опасение продолжится до того дня, покамест не увидят они в самом Крыму наших войск, которые бы им безопасность доставили и наперёд могли служить охранением и защитой. Во способствование сему вероятному предположению, выгодному и важному для истинного и непременного интереса России, и в устрашение и поучение крымцам, чтоб они турецкого подданства держаться не возжелали, её величество определяет вверенную вам армию к действиям на Крым... Татар, кои вам в походе препятствовать станут, — без жалости бить и к смерти определять. Прочих, что останутся в покое и приступят к покровительству России, по примеру ногайских орд публично отвергнув себя от турецкого ига, приласкать и обнадёжить... Что касаемо typo к, то вам надлежит доблестным оружием её величества отобрать занятые их гарнизонами крепости и получить через оные твёрдую ногу в Крымском полуострове. Сие особливо важно, ибо в постановленном плане освобождения татар от турецкого властительства полагается за основание достать империи гавань на Чёрном море и укреплённый город для всегдашней с Крымом коммуникации и охранения от возможного нашествия турок, кои беспременно захотят опять завладеть полуостровом.

Выдержав многозначительную паузу, Чернышёв закончил высокопарно:

— Её императорское величество питает надежду и уверенность, что под вашим предводительством армия умножит славу её оружия покорением Крыма!

Долгоруков на негнущихся ногах сделал несколько шагов вперёд, принял из рук графа высочайший рескрипт.

— Подробные инструкции, князь, получите позже. Сейчас же мы можем обсудить прочие вопросы, ежели таковые у вас имеются.

Долгоруков, дрогнув двойным подбородком, сглотнул слюну и сказал скованно, просяще:

— Смею тешить себя доверенностью Совета о препоручении мне не токмо армии, но и негоциации с крымцами.

— У предводителя будет много дел военных, — назидательно заметил Никита Иванович Панин. — Не стоит обременять себя ещё и делами политическими.

— Я полагал, что у сих диких народов может произойти сумнение: армию ведёт один, а негоциацию другой. И подумают они, что ни первый, ни второй не пользуются полным доверием её величества.

Чернышёв ответил уклончиво:

— Решать сей вопрос второпях не будем... Евдоким Алексеевич по велению государыни принял негоциацию на себя, и мешать ему в том сейчас, видимо, не следует...

Долгоруков, однако, не успокоился. Через несколько дней — перед отъездом в Полтаву — написал Екатерине, что поручение негоциации Щербинину повергло его в несносную печаль, и попросил передать ведение крымских дел в его руки.

«Мне славу покорителя татар делить с губернатором резона нет», — рассудил про себя Василий Михайлович.

Январь — февраль 1771 г.

Поздно ночью 27 января Константин Мавроев въехал в Бахчисарай. (Вместе с ним были Мелиса-мурза и Али-ага, выделенные для сопровождения Джан-Мамбет-беем при посещении переводчиком едисанских кочевий). А на следующий день он отправился во дворец к Мегмет-Гирею.

Калга-султан, которому утром доложили о прибытии русского гостя, не зная ни его чина, ни полномочий, принял переводчика за важную персону и устроил весьма торжественную встречу: Мавроева посадили на богато убранного коня и с почётным эскортом в сорок гвардейцев повезли по главной улице, запруженной любопытствующими бахчисарайцами.

Когда же, прибыв во дворец, переводчик на аудиенции назвал себя и цель приезда, калга понял свою оплошность и, приняв письмо, коротко расспросив о новом главнокомандующем Долгорук-паше, приказал проводить гостя на прежнюю квартиру.

Отобедав, отдохнув часок, Мавроев под вечер собрался погулять по городу, потолкаться у кофеен и лавок, послушать, о чём говорят татары. Но едва вышел из дома — был остановлен тремя стражниками.

— Вернись назад! — грубо крикнул один их них. — И не смей покидать дом!

Мавроев оторопело посмотрел на татарина:

— Я гость калги-султана!

— Ты не гость. Ты пленник калги... Вернись!

Не ожидавший такого поворота дела, Мавроев понуро шагнул к двери...

Пока русский посланец, томясь от неизвестности, коротал дни под арестом, Мегмет-Гирей отправил к Джан-Мамбет-бею и Хаджи-мурзе четырёх мурз, приказав им уговорить орды предпринять нападение на российские войска, стоявшие на винтер-квартирах на Украине. За это калга обещал ногайцам много денег от Порты и султанское помилование за предательское отторжение.

Мурзы вернулись в Бахчисарай мрачные: едисанцы и буджаки не только не дали согласия участвовать в набеге, но и посоветовали калге не дожидаться вторжения армии в Крым, бросить Порту и направить в Россию знатных послов для постановления договора о дружбе.

Взбешённый таким ответом, Мегмет-Гирей исступлённо кричал в диване, что людей, которых посылает Россия для возмущения крымского народа, следует брать под стражу и вешать.

— И этого Мавроя я велю повесить! А предателей едисанских, приехавших с ним, прикажу сжечь живьём!

Его неожиданно и дерзко перебил Шагин-Гирей-султан, один из многих наследников ханского престола.

— Глупые поступки не украшают калгу!

— Что-о? — опешив, протянул Мегмет.

— От гибели одного российского человека и двух едисанцев никакого ущерба ни России, ни орде не последует, — звонко сказал Шагин. — Но избавит ли это от великих бедствий Крым?

Калга, прищурив жёлтые глаза, недоумённо посмотрел на молодого султана. Он мог бы понять протест беев могущественных крымских родов — но что побудило дерзить этого мальчишку?

— Посмотри кругом, калга, — раздался тихий голос кадиаскера Фейсуллах-эфенди. — От сильных морозов пал почти весь скот. Хлеба мало, и он дорогой. Народ наш в страхе перед русским вторжением. А турок в крепостях едва ли до семи тысяч будет. И неизвестно, прибавятся ли их гарнизоны. Кто встанет на защиту Крыма?.. Если мы по-прежнему будем России неприятелями — милости от неё не жди!