Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

И вся мировая и русская литература об этом молчит! “А мужчины, записывая в летописи самые мелкие подвиги на войне, никогда не забывают прибавлять: «без счету раз рисковал жизнью». Нет, гг., вы рискуете жизнью далеко не все и не всегда (потому что не всегда же бывает война, и не каждый день предоставляются опасные подвиги), а женщины — где бы и кто бы они ни были, — все подвержены неизбежному закону природы, очень тяжелому, подчиняясь которому, они рискуют жизнью и умирают, — но никому и в голову не приходит прославлять их геройство и мужество и т. п.”

От этих мыслей был один шаг до осознанного феминизма. До понимания того, что мировая культура и цивилизация строятся на “патриархальном” принципе, где даже Бог почему-то имеет “мужской” род, хотя — кто это доказал? Но кто мог поддержать бедную Лизу в этом? Не ярославские же “кумушки”?

Кто мог поддержать ее “феминизм”? “Бестужевки”? Да, она оказалась в среде, безусловно, самых “продвинутых” сверстниц своего времени, съехавшихся в Петербург со всей России. Но наиболее радикальных из них больше интересовали вопросы революционного движения, а там все-таки верховодили мужчины.

Больше того! Перед самым окончанием курсов, уже накануне выпуска, Лиза с немалым изумлением обнаружила, что участие “бестужевок” в революционном движении не только не препятствует, но способствует их вступлению в браки. Ведь главными заводилами этого движения среди молодежи были студенты университета, а девушкам отводилась роль соратниц , то есть опять-таки жертвенная роль. Вместо того чтобы заниматься учебой, образованием, ради чего и созданы были Бестужевские курсы отцами-основателями и “патронессами” женского движения, девушки по велению совести должны были поддерживать студенческие волнения. Но жертва за жертву!

И оказалось, что участие в революционном движении — это надежный путь к замужеству. Природа и здравый смысл брали свое. Выпускницы из провинции не хотели возвращаться в провинцию, чтобы оказаться белой вороной и закончить жизнь старой девой на посту гимназической начальницы, как Ольга в “Трех сестрах”.

И вот в конце последнего курса Лиза заметила, сколько их “вышло замуж нынче весной”. “На экзамене латинского языка я просто считала кольца обручальные… Нынешнее студенческое движение много способствовало сближению учащихся и повело их к бракам, — не без горькой иронии пишет Дьяконова. — Правительство должно приветствовать такие результаты движения — оно повело к усилению семейного начала…”

Только она со своими слишком сложными мыслями осталась у разбитого корыта.

Весной 1897 года, когда Лиза училась на втором курсе, студенческий Петербург просто взорвался протестным движением, связанным с так называемым “делом Ветровой”.

Слушательница Бестужевских курсов (поступила на год раньше Лизы) 26-летняя Мария Федосьевна Ветрова была арестована 22 декабря 1896 года по тому же делу о подпольной Лахтинской типографии, по которому арестовали и будущую жену Ленина Надежду Крупскую, и других участниц “лахтинской группы”. После месяца, проведенного в Доме предварительного заключения (знаменитые “Кресты”), она была переведена в одиночную камеру Петропавловской крепости, что, видимо, стало для нее самой неожиданностью, так как из Дома предварительного заключения она писала своему жениху Григорию Шапошникову: “Дорогой Гриша! Думаю, что все недоразумение, что пишу отсюда, т. е. из Дома предварительного заключения… Уверена, что наша дружба не разрушится благодаря этому крайне неприятному событию и кратковременному казусу”.

Что произошло в Петропавловской крепости — точно не известно. Но после допроса, который произвели прокурор Кичин и жандармский полковник Шмаков, Ветрова 8 февраля облила себя керосином из осветительной лампы и подожгла, т. е. совершила акт самосожжения. По одной версии, она сделала это в отчаянии после того, как под давлением следствия признала свою вину. По другой — во время допроса или в камере она подверглась изнасилованию. 12 февраля она скончалась в больнице от ожогов. По свидетельству юриста А. Ф. Кони, который провел свое расследование по личной просьбе Льва Толстого, в больнице она заявила, что ее изнасиловали, а посетившему ее ранее в камере коменданту крепости генералу Эллису говорила: “У вас здесь не крепость, а публичный дом, когда я раздеваюсь, на меня в окно глядят мужчины, говорят непристойности и показывают свои скрытые части”.

Медицинский осмотр тела изнасилования не подтвердил, но это, конечно, могло быть сделано в интересах тюремных властей. К тому же “дело Ветровой” и так оказалось настолько громким, что послужило поводом для ежегодных так называемых “ветровских демонстраций”, которые студенты всей России устраивали в день памяти несчастной 4 марта. И в этих демонстрациях многие известные революционеры получили “боевое крещение”.

Первая студенческая демонстрация состоялась 4 марта 1897 года в Петербурге. В Казанском соборе была назначена панихида по Ветровой. Собралась пятитысячная толпа, но перед самым началом церковной службы было объявлено, что панихида официально запрещена. В ответ студенты запели “Вечную память”, а затем началась грандиозная демонстрация. Более 800 ее участников были задержаны, а их фамилии переписаны. Не остались в стороне и “бестужевки”. 1 марта они обратились к директору курсов с просьбой разрешить им отслужить свою панихиду по жертве произвола. Панихида была 3 марта, после чего слушательницы курсов организовали “сходку”, на которой обсуждался вопрос о форме выражения протеста против произвола властей. На следующий день больша́я часть слушательниц присоединилась к волнующимся студентам. 167 “бестужевок” были задержаны и получили от начальства курсов “строгий выговор с предупреждением об исключении из заведения и об удалении из столицы в случае повторения подобного явления”.

Скорее всего, никакого участия в демонстрации “бестужевок” Лиза не принимала. До того ли ей было? В это время она не могла справиться сама с собой. Но к марту 1898 года, когда отмечалась первая годовщина гибели Ветровой, Лиза уже вышла из больницы и стала довольно активной участницей жизни на курсах. Она играла в любительских спектаклях, завела себе если не подруг, то близких знакомых среди курсисток. Она была вхожа в дом Екатерины Николаевны Щепкиной, которая считается одной из первых русских феминисток. Щепкина пользовалась безоговорочным авторитетом среди курсисток, но далеко не все, как Дьяконова, могли приезжать к ней на квартиру и задавать волнующие их вопросы. Это говорит о том, что к концу учебы Дьяконова сама была на курсах фигурой довольно заметной.