Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

А могла ли она по-братски понять, простить и полюбить свою мать? Нет. Потому что это была ее мать, а не просто какая-то злая или добрая женщина. И могла ли она по-братски относиться к отцу, который наградил ее постыдной болезнью? Нет и нет…

Но, может быть, чувствуя, что именно здесь лежит “засада” для всех ее будущих планов на жизнь, Лиза приходит к мысли, что если уж судьба поставила ее в такие условия, если ей пришлось пережить весь этот неприятный опыт, если она “так одинока, так беспомощна, до того путалась в лабиринте своей жалкой жизни”, то, как знать, может, это и есть лучшая база для “братской любви”?

Вот Маша, она же Таня… “У Тани на всем ее страдании лежит яркая полоса разделенного чувства, а у меня — что?!”

Ну и пусть так!

Не сожалею я, что ни сама не испытала, ни ко мне никто не испытал этого чувства. О том жалею я, что, будучи окружена сестрами и братьями, — ни я, ни они меня не умели любить истинной братской любовью и судьба не послала мне человека, с которым я могла бы отдохнуть душою… Видит Бог (если есть Он), что не желаю я никогда испытывать любви, которая ведет к браку, но до смерти я не перестану чувствовать неудовлетворенность сердца, ищущего братской любви и дружбы, — это да! Право же, все равно — мужчина или женщина, — только бы явился этот друг, с душою родственной, стоящей выше меня и любящей меня такою, какая я есть, тонко, без слов понимая меня…

И опять возникает сильное искушение поймать ее на противоречии. Провозглашая любовь к людям как свой идеал, Дьяконова, в сущности, одержима эгоистической потребностью найти человека, который бы ее понял, на нее посмотрел бы и ее оценил.

Но не будем ловить ее на противоречиях. Дело в том, что, если внимательно вчитаться в эти размышления, видишь, что слушательница последнего курса единственного в России высшего учебного заведения для женщин через три года учебы была в одном шаге от того, чтобы оказаться в одном из бесчисленных религиозных “братств”, которые в то время существовали в России. Эти секты со всех сторон, но главное — изнутри размывали церковную власть.

Так, о невероятном обилии этих сект писала в своих воспоминаниях замечательная писательница XIX века, подруга Н. С. Лескова и близкая знакомая семьи Толстых Лидия Ивановна Веселитская: “За время моего знакомства с толстовцами я невольно заинтересовалась блудными сынами церкви и ознакомилась с историей раскола и сектантства, со всеми разновидностями хлыстовщины, тайком расплодившимися на святой Руси. Я узнала о существовании немоляков, отрицанцев, Любушкина согласия, нетовщины, скопчества; узнала биографию Кульмана, Тверитинова, Данилы Филиппова, Ивана Суслова, Савицкого, Радаева, Селиванова; узнала о новохлыстовстве, о шалопутах, молоканах, субботниках, воскресниках, о скакунах, штундистах, баптистах, белоризцах, серафимовцах, медальщиках, секачах, варсонофцах, дыропеках, дырниках, никодимовцах, обнищеванцах, адвентистах, о Маликове, о малеванщине и о сютаевщине…”

Судя по дневнику Дьяконовой, ей с ее “умственной” натурой и в то же время неистребимой религиозностью, подтачиваемой сомнениями в позиции официальной церкви, был прямой путь в одну из так называемых рационалистических сект, которых было немало: духоборы, молокане, беспоповцы, штундисты, сютаевцы…

Но, пожалуй, ближе всего Лизе оказались бы толстовцы, если бы не разные “но”. Прежде всего — необъятная русская география. Так или иначе, но все толстовцы тяготели к единому центру паломничества — Ясной Поляне. Там жил самый непоследовательный “толстовец” Лев Николаевич Толстой, которого Дьяконова боготворила, но от которого объективно проживала слишком далеко, находясь то в Ярославле, то в Петербурге. Сегодня это трудно понять, но даже и в конце XIX века девушке одной совершить дальнее путешествие было проблематично.

По мере того как она освоилась в Петербурге и начала самостоятельную жизнь, Лиза выезжала одна и в Нижний Новгород, и в Киев, и в Казань, и на Кавказ… Но все эти поездки имели какую-то конкретную цель, а заявиться к Толстому “просто так” не позволила бы ей простая деликатность.

Летом 1899 года после работы на помощи голодающим крестьянам в Казанской губернии она написала ему письмо с просьбой дать денег на устройство “хорошей школы в татарской деревне Малые Нырсы”. Деревня эта существует по сей день в Тюлячинском районе Татарстана. Во время пребывания Лизы в деревне проживало около полутысячи человек, сегодня — чуть более ста.

Письмо сохранилось в архиве Дьяконовой, и это позволяет думать, что она его писателю не отправила. Письмо было длинным, душевным, пронзительным. В нем говорилось о народной бедности, невежестве, о необходимости создания в деревне русской школы… „300 с лишком лет прошло со времени взятия Казани, а уровень культурного развития покоренного народа — тот же. Те же невежественные муллы, то же примитивное лечение чтением Корана… Не только не заметно никакого русского влияния на некрещеных татар, но наоборот: скорее русские мужики отатариваются”.

Конечно, Лиза понимала степень известности Толстого… Но едва ли она могла вообразить, какое несметное количество подобных писем, причем именно с просьбой о материальной поддержке, приходило графу в Ясную Поляну… И на все эти письма он или его помощники давно уже отвечали “нет”. Толстой не верил в благотворительность. И наконец, у него не было денег.

И все-таки можно предположить, что́ Толстой ответил бы Дьяконовой, если бы получил от нее письмо и решил на него ответить. “Рецепт” таких ответов тоже давно был готов. Великий психолог и знаток жизни, Толстой мгновенно понял бы ситуацию Дьяконовой. Оставила семью, выучилась на учительницу и вот собирается просвещать татар в Малых Нырсах, куда ее занесла нелегкая в поисках самой себя. Мечтает изменить мир к лучшему. Соблазнилась на теорию “малых дел”. Но почему-то эти “малые дела” собирается проводить в жизнь в деревне Малые Нырсы. Не у себя дома.

Увы, это было чистой правдой.

Но неутешительной для Лизы.

Поэтому судьба смилостивилась над ней и дала ей еще один шанс найти себя и занять свое место.

В 1896 году она посетила XVI Всероссийскую промышленную и художественную выставку в Нижнем Новгороде. Это было грандиозное событие в русской жизни! Выставку посетило около миллиона человек. К ее открытию в столице русского купечества был пущен первый в России электрический трамвай, установлены подъемники (фуникулеры), доставлявшие народ из нижней части города в высоко расположенный на холме нижегородский кремль. Были построены здания городского драматического театра, окружного суда, нижегородской биржи, несколько гостиниц, открыта скоростная пароходная линия между верхней и заречной частями города. Сама выставка занимала площадь 25 000 квадратных саженей, то есть более 100 000 квадратных метров. Для того чтобы осмотреть около 200 ее павильонов, требовалось не меньше недели. Здесь были продемонстрированы первый в мире радиоприемник Попова, первый русский автомобиль Яковлева и Фрезе, уникальная “сетчатая башня” Шухова. Здесь показывали свои изобретения в области нефтедобычи братья Нобели, а в 20 отделах выставки были все достижения русского хозяйства, от садоводства и охотничьих промыслов до инженерного и военно-морского дела. Павильоны выставки были построены по проектам ведущих архитекторов и художников — Шехтеля, Бенуа, Коровина и других. Здесь были выставлены картины радикальных художников того времени Акселя Галлена и Михаила Врубеля, которые вызывали яростные споры и массовый интерес. Здесь, между прочим, оттачивал свое мастерство молодой журналист М. Горький, написавший о знаменитой выставке больше сотни фельетонов.