Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Ей бы уйти, побыть одной, но она не может передвигаться без коляски. “Ну, довольно! Я, кажется, разнервничалась… Самообладание! В нем есть единственный исход”.

Сестрички продолжают делиться с ней новостями. В соседней палате умирает Григорьева, “с огромной, запущенной кистой в животе”. Ей сделали операцию, но поздно, и “уже через неделю видно было, что ей не жить”. От нее начинает идти запах гниения, и ее перевозят из палаты в служебное помещение. Но врачи не говорят ей ничего, а “кто-то из коломенских кумушек — она мещанка — еще до операции уверил ее, что до 21 дня при таких операциях всегда бывает плохо, а потом поправляются. И она верит, что у нее так будет. Вчера у нее был священник, заметил, что она очень слаба. «Об этом знаем не мы, а доктора, батюшка», — отвечала она. Предложение исповедаться и причаститься больная оставила без ответа”.

“У меня сердце замирает при мысли, — пишет Дьяконова, — каков же должен быть ужас человека, когда он, надеясь на жизнь до последнего момента, вдруг сам сознает всю неизбежность близкого конца. Ведь, в сущности, несознание смерти есть замаскированная жизнелюбием боязнь смерти, потому что редко возможно соединить любовь к жизни со спокойным отношением к смерти. Это доступно немногим — философам или истинным христианам”.

Но это вступает в противоречие с ее прежней записью, что неприятие смерти является продолжением “райского” сознания человека до его грехопадения. Согласно новой записи, “несознание смерти” — это только животный инстинкт жизнелюбия, защитная реакция психики. А всего-то и прошло — две недели.

Делать в больнице нечего. Лиза пытается читать “Первые дни христианства” — книгу замечательного английского богослова Фредерика Фаррара… Но жизнь первых христиан оказывается страшно далекой от того, что она видит вокруг себя.

Знакомлюсь с больными… У большинства страдания интереснее их самих или совершенно заслоняют личность, потому что она так обыкновенна, что ничего не стоит заменить ее…

В мужских палатах рядом с образками, висящими над кроватями, на столиках валяются скабрезные французские журналы. В сущности, это нормально. Это и есть жизнь. Но Лиза с такой жизнью мириться не хочет. “Я уйду от них, уйду куда бы то ни было, уйду из России — я не в состоянии мириться с такой ужасающей пошлостью… Если бы я обладала талантом Грановского [28] Тимофей Николаевич Грановский — русский историк, профессор Московского университета, идеолог “западничества”, близкий друг А. И. Герцена и Н. П. Огарева. , страстностью Белинского, — я бы пошла на кафедру и стала бы «учителем жизни». Но я — человек обыкновенный, да еще мои способности подкошены нервами — мне остается одно: бороться по мере сил одной, а затем, в лучшем случае, — уйти, но не сдаться!!”

Вся будущая финальная драма судьбы Лизы уже содержится в этих строчках.

На Рождество Лиза была в больничной церкви. Описание церковной службы в дневнике отличается такой высотой и проникновенностью во всё, что происходило во время службы, что понимаешь, насколько Дьяконова всегда оставалась глубоко церковным человеком.

Я оглянулась на молящихся… все стояли также внимательно, глаза многих были устремлены на образа; нет сомнения, что у многих в сердце отдались слова горячей молитвой…

“Господи, к Тебе прибегох!” — эти слова раздаются точно музыкальный вздох по всей церкви…

Научи мя творити волю Твою.

Я продолжаю смотреть на толпу… Да? И эти люди просят Бога научить их творить Его волю? И они в самом деле готовы исполнить божественные Его заповеди? Горький смех чуть не вырвался у меня… — А ты сама-то? Не лучше ли было бы тебе вовсе не…

Яко Ты еси Бог мой.

И вот они все вернутся домой — такими же, какими пришли сюда.

Яко у Тебе источник живота…

И она вдруг понимает, почему эти люди так внимательно слушают эти слова.

Им необходимо отрешиться хоть на несколько часов от пошлости житейской, в которой погрязли многие из них, — и вот они идут сюда. Никогда не догадаются они, что именно эта потребность ведет их в церковь; считая себя “православными”, они объясняют себе желанием “встретить праздник по-христиански” — не вдумываясь глубже… Молитва возвышает человека, отрешает его от всего земного, церковь же легче настраивает к этому. Это громкое, радостное обещание — точно просветляет душу, дает ей поддержку и силу жить во тьме житейской…

Пробави милость Твою ведущим Тя, — раздается вновь тихое пение, в котором звучит трогательная мольба. — Сжалься над нами!

Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!

Какая прекрасная музыка. Это целая психология в небольшом произведении… Я хотела бы умереть под звуки этой священной песни… Мне всегда казалось, еще когда я была ребенком, что ангелы, возвещавшие пастухам Рождество, пели именно этим напевом… И вот уже сколько столетий, как люди празднуют эту ночь, и это священное воспоминание набрасывает на нее дымку какой-то таинственности, какой-то торжественности, и невольно этому поддаешься.

И в ней проснулось сердце… Просто сердце…

Мои милые, мои дорогие, далекие! И мыслью, и сердцем — я с вами со всеми в эту Рождественскую ночь… и в Нерехте, и в Ярославле, и в Киеве, и в Москве… Вы не любите меня так, как я вас, вы любите по-своему, не все и не всегда понимая меня… Чем виновата я, что такая уродилась? Всю тяжесть этого — несу я одна… Но я все-таки люблю вас, и больше, чем вы меня… Вспомните же меня! О, если бы этот душевный стон обладал силою раздаться по всем направлениям за тысячи верст — чтобы прозвучать в ваших ушах…

В конце декабря, перед самым Новым годом, Лиза познакомилась с Маней — гимназисткой 13–14 лет, которой тоже прооперировали ногу. Маня чем-то напомнила ей себя в этом возрасте — такая же любопытная, мечтательная, ко всему восприимчивая. Но только без ее страсти к учебе. “Какая вы ученая! — удивлялась Маня, постоянно видя Лизу с книжкой. — И много у вас на курсах надо учиться? И строгие профессора?”

Пообщавшись с девочкой ближе, Дьяконова была озадачена. С виду нормальный ребенок, довольно начитанный. Но раннее чтение книг породило в ее голове совершенно несбыточные фантазии, в которые Маня, однако ж, твердо верила как в реальность. Она искренне верила, что существует волшебная страна Берендеев и что она скоро окажется там. Лиза осторожно пыталась ее переубедить, но куда там!

Нет, это правда, правда! Это чудная страна, там Бог живет, и там души живут. Я была в ней, там все чудное, не такое, как здесь на земле… там в белом и розовом сиянии на престоле сидит Бог… там так хорошо-хорошо!

Наконец, она поведала Лизе свою главную тайну.