Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Лизин ручей … Вспоминается Лизин пруд. Но она не могла утопиться, как карамзинская Лиза, в каком-то пруду. Не ее масштаб. Скорее она птицей полетела бы с Эйфелевой башни. А вот смерть в горах вполне отвечала ее мятежной натуре. Больше того: это была романтическая смерть , куда более романтическая, чем смерть Башкирцевой, которая умерла от банальной чахотки. Но просто заблудиться и погибнуть в горах — это тоже банально. Горы есть горы, и каким бы несложным ни был маршрут на Уннитц, и здесь бывали несчастные случаи, и здесь терялись и погибали люди. Броситься со скалы она не могла… Не было ни скал, ни крутых обрывов…

Замерзнуть ночью, чтобы на следующий день нашли твое скрюченное тело с посиневшим лицом? Это было не в ее вкусе. И Лиза каким-то непонятным образом устраивает себе идеальную смерть. Обнаженная девушка на краю водопада, названного ее именем, с переломанными ногами (это поймут только при вскрытии) и без других повреждений тела. Вот это красиво! Это романтично! Но главное — это таинственно! Не смерть, а загадка…

Одного только она не могла предположить. А именно: ее тело найдут через месяц, и оно будет выглядеть страшно! Без волос, с разложившимися мягкими тканями лица. Но откуда Дьяконова могла знать, что труп ее окажется в таком месте, что его не будет видно с тропы, пока не пройдут дожди и вода не вынесет его на край уступа? И если бы не зоркий пастух, тело продолжило бы свой путь и в конце концов оказалась бы в Озере .

Еще одна деталь-символ, о которой Лиза, наверное, не знала. Тироль расположен строго на полпути (по прямой линии) между Парижем и Краковом, который был в то время западной окраиной Российской империи. Она ехала из Парижа в Россию, чтобы потом вернуться из России в Париж. Но зачем? Чтобы страдать дальше? А кто ждал ее в России? Семья? Мать?

Последнее письмо к матери (почтовая карточка) было написано Лизой 19 июля 1902 года, перед самым отъездом из Парижа.

Милая мама,

Я останусь (зачеркнуто. — П. Б. ) пробуду в Париже еще долго. У меня много занятий; никакой иной причины, удерживающей от приезда в Россию, нет и быть не может. Ваши предложения раз навсегда я отклонила, и <���нрзб.> повторять их более чем бесполезно. Желаю всего лучшего. Е. Дьяконова.

Лиза не только не собиралась навестить мать, а даже не хотела, чтобы та узнала о ее приезде.

Другое предотъездное письмо было написано брату Володе (с Шурой Лиза была в ссоре). Это письмо от 27 июля. Оно более любезное, хотя и там высказывается много обид своим родственникам, и прежде всего — матери. Но там есть и другое…

…Что тебе хочется, чтобы я привезла из Парижа: что-нибудь по части туалета или же художественное, — пиши скорее. Кроме того, у меня есть плащ мужской, какой здесь носят, он не новый, я его привезу <���нрзб> и, если хочешь, предоставлю в полное твое распоряжение. Хотела бы я и бабушке купить на парижский лад, здесь все старухи завитые, напудренные и корсеты носят; я бы с удовольствием и ей привезла такой косметики, чтобы помолодиться, да знаю, что она меня за это посрамит и еще рассердится, пожалуй. Да, будет что мне вам порассказать, когда вернусь. Могу сказать, что увидала света и людей на целый год…

До скорого свидания, мой милый.

Пиши мне поскорее.

Любящая тебя сестра

Лиза.

Из этого письма можно сделать заключение, что перед отъездом из Парижа Лиза не собиралась покончить с собой. Но в Тироле, в другой атмосфере, ее настроение могло измениться. Кто видел ее в Тироле, нашли, что она приехала в сильном возбуждении. В этом состоянии не ходят в горы. Или ходят, но не возвращаются.

На родине ей нечего было делать. Она уже протомилась там целый год после Бестужевских курсов и сбежала в Париж. Но вернуться в Париж она тоже не могла, потому что там видела бы своего возлюбленного под ручку с хорошенькой родственницей его начальника… Что же ей оставалось? Учиться? Учиться она не могла по состоянию своей головы. Потому и отложила экзамены на осень.

И Дьяконова остановилась на полпути… Она сделала так, что ее загадочная смерть и обретенный дневник вызвали целый шквал статей в России. Ее сравнивали с Марией Башкирцевой, писали, что она “вторая Башкирцева”. Но самые известные авторы, вроде Василия Розанова, говорили, что она куда лучше и глубже Башкирцевой! “Сколько здесь разлито души, дела, задумчивости; какие прекрасные страницы посвящены религии и размышлениям о смерти…”

Она смогла поставить красивую точку в своей судьбе! Заставила всех посмотреть на себя , черт бы их побрал! Она доказала, что она героиня романа, который будут читать и через сто лет…

Как она это сделала? Этого мы никогда не узнаем!

Ее похоронили 5 сентября в “милой Нерехте” на православном кладбище, рядом с храмом и могилами отца и бабушки. Случилось то, о чем Лиза мечтала с детства, написав в дневнике в 14 лет:

О Господи, Господи! Помилуй меня, грешную, прости все грехи мои. Ведь Ты прощаешь грехи всем людям, прости же, Господи, зверю скверному, гадкому, хоть одну сотую долю его грехов и прегрешений. Хотелось бы мне умереть, если не сейчас, не теперь, то 15 августа будущего года, мне тогда будет ровно 15 лет. Хотелось бы мне умереть ровно в 6 часов утра, то есть в тот час, когда я родилась. Хотелось бы мне, чтобы меня похоронили в ельнике, там, где мы часто гулять ходили, посадили бы елочку на могиле, но креста не надо ставить, можно из елки простенький вырубить. А если в ельнике нельзя, то пусть бы похоронили меня в дальнем углу нашего кладбища, там, где солнце почаще и подольше бывает.

Гораздо лучше умереть, чем жить! Когда я нынче была на папиной могиле, то солнце так ярко светило, так хорошо было, что сейчас бы умерла, лишь бы надо мною солнце так же светило и тихо было бы на кладбище…

Но “роман” Лизы Дьяконовой не закончился и на этом. Была еще одна история .

В архиве Дьяконовой сохранилось письмо, которое пришло в Нерехту после опубликования в 1905 году в типографии “Товарищества И. Н. Кушнерева и С°” дневника Лизы, написанного на Высших женских курсах, и парижского “Дневника русской женщины”. На конверте было написано:

“Гор. Нерехта, Костромск. Гг. Дьяконовым (кому-либо), родственникам покойной Ел. Ал. Д-й, скончавшейся за границей в 1902 году. Автора 2-х дневников: 1) На Высших женских курсах, СПб. 1895–1899 и 2) Дневника русской женщины, Париж, 1900–1902. Сделайте такую милость, разыщите”.

И вот это письмо:

Прежде всего — простите меня, пожалуйста, что я осмеливаюсь писать Вам, не имея чести знать кого-либо из родных покойной Елизаветы Александровны. К этому принудило меня нижеследующее обстоятельство. Ознакомившись близко с обоими дневниками покойной, я, как, вероятно, и каждый, читавший их, от всей души моей жалею драг. (зачеркнуто. — П. Б. ) безвременно погибшую Е. А., эту высоконравственную, чистую душою, телом и помыслами, прекрасную, умную, развитую девушку. Сердце мое преисполнено к ней такою жалостию, такою любовию, точно это любимая сестра моя.