Всеволод Соловьев - Злые вихри [Старая орфография]

Она осталась на своемъ мѣстѣ, обняла Вейса, прижалась къ нему и вытягивала, какъ всегда это дѣлала вотъ уже четвертый мѣсяцъ, губы для поцѣлуя.

Обыкновенно поцѣлуй не заставлялъ себя ждать, былъ нѣженъ и продолжителенъ. На сей разъ случилось, однако, совсѣмъ другое. Вейсъ тихонько, но рѣшительно отстранялъ отъ себя Ольгу, стараясь высвободиться изъ ея объятій. Онъ отвертывалъ лицо подальше отъ ея губъ.

Она поблѣднѣла и не выпускала его, боролась съ нимъ. Ея наивныя глаза выражали теперь ужъ не изумленіе, а испугъ, и наполнились слезами.

-- Евгеній! Господи, что-жъ это значитъ? Что такое случилось? Чѣмъ я провинилась передъ тобою?.. Не томи... скажи скорѣе... Вѣдь, нельзя же такъ!-- шептала она дрожавшимъ голосомъ.

-- Вы ничѣмъ не провинились, Ольга, я ровно ничего противъ васъ не имѣю,-- произнесъ онъ, наконецъ, избѣгая глядѣть на нее.

Онъ сдѣлалъ рѣшительное движеніе, оторвалъ отъ себя ея руки и поднялся, съ диванчика.

Ольга видѣла, что онъ направляется прямо къ двери въ переднюю. Она кинулась за нимъ, подбѣжала къ двери, загораживая ее собою.

-- Нѣтъ, вы такъ не уйдете: ты долженъ объясниться!-- съ отчаяньемъ въ голосѣ шепнула она.

-- Да я и не ухожу еще... мнѣ только надо взять въ передней изъ кармана пальто одну вещь,-- сказалъ Вейсъ медленно и, повидимому, очень спокойно.

Ольга пропустила его, совсѣмъ растерявшись.

Онъ вернулся, неся въ рукѣ довольно засаленную литографированную тетрадь, и торжественно воскликнулъ:

-- Вотъ она!

-- Кто она? Что... что такое?-- спрашивала Ольга, идя за нимъ.

-- «Кренцерова Соната»,-- тѣмъ же торжествующимъ тономъ объяснилъ Вейсъ.-- Наконецъ, я ее добылъ и проштудировалъ. Двѣ ночи просидѣлъ надъ нею. Теперь я все понялъ, все ясно... Его геній никогда еще не достигалъ, такой высоты и не возвѣщалъ міру такихъ великихъ истинъ!.. Вотъ, прочтите, Ольга, я долженъ уйти, у меня назначено свиданіе съ однимъ человѣкомъ, который завтра ѣдетъ къ Льву Николаевичу... Я вамъ ее оставлю, принимайтесь сейчасъ же за чтеніе, да хорошенько думайте надъ каждою строкой. Послѣ завтра, вечеромъ, я у васъ буду... устройте такъ, чтобы эта (онъ понизилъ голосъ и кивнулъ головою на дверь спальни) не помѣшала... въ крайнемъ случаѣ, приходите ко мнѣ, только во-время напишите мнѣ съ посыльнымъ... Тогда вы прочтете... и мы поговоримъ...

-- Хорошо,-- въ волненіи перебила его Ольга, беря у него изъ рукъ литографированную тетрадь:-- я прочту... сегодня же стану читать внимательно, съ восторгомъ... Только, Евгеній, вѣдь, ты все же ничего но объясняешь! Отчего ты не глядишь на меня? Зачѣмъ говоришь мнѣ «вы»?. Да не мучь же меня... Пришелъ на минуту, уходишь такимъ... И ждать до вечера послѣзавтра! Евгеній!

Она опять потянулась, чтобы обнять его, но онъ быстро отошелъ.

-- Это великое произведеніе все вамъ объяснитъ, Ольга... Пожалуйста, не волнуйтесь... прочтите, и тогда увидите, что мы чуть было не погубили другъ друга... увидите, что отнынѣ къ прошлому, гадкому и преступному прошлому, не должно быть возврата... До свиданья!

Онъ пожалъ ея руку и, прежде чѣмъ она могла опомниться, скрылся въ передней.

Нина долго сидѣла на Ольгиной кровати и думала свои смутныя, тревожныя думы. Она ничего не слышала, а потому догадалась, что Ольга и Вейсъ говорятъ шопотомъ. Ей стало совѣстно: она стѣсняетъ своимъ присутствіемъ жениха и невѣсту. Она хорошо помнила, какъ еще недавно ей были несносны всѣ люди, даже самые близкіе и привычные, когда они мѣшали ея разговорамъ съ графомъ Ильинскимъ.

Вотъ она слышитъ мужскіе шаги, это Вейсъ ходитъ. Онъ что-то говоритъ громко, потомъ опять понижаетъ голосъ. Шаги удаляются. Ничего не слышно... Нина все сидѣла въ темной комнатѣ, едва-едва озаряемой блѣдными весенними сумерками, проникавшими въ глубокій, подобный колодцу, дворикъ пятиэтажнаго дома. Уже нѣсколько минутъ продолжалась полная тишина. Было только слышно звяканье ножей и вилокъ, очевидно чистившихся Сашей въ кухнѣ, да ея тоненькій голосокъ, мурлыкавшій однообразную деревенскую пѣсенку.

Наконецъ, Нина рѣшила, что Вейсъ ушелъ, и обрадовалась этому. Что же, однако, дѣлаетъ Ольга? или и она ушла съ нимъ? не простясь... нѣтъ, этого быть не можетъ!

Тогда она подошла къ двери, нарочно громко нѣсколько разъ повертѣла ручкой и, пождавъ, отворила. Передъ письменнымъ столикомъ, гдѣ горѣла лампа, сидѣла Ольга съ засаленной литографированной тетрадью на колѣняхъ и съ очень страннымъ лицомъ.

Увидя Нину, она поднялась со стула, видимо очнувшись и выходя изъ глубокаго раздумья.

-- Простите меня, Ольга,-- прямо сказала свою мысль маленькая княжна:-- я попала къ вамъ совсѣмъ не во-время и очень вамъ мѣшаю... Потомъ... я такая спорщица, я разсердила и васъ, и вашего жениха... вотъ онъ ушелъ, и все я виновата!

-- Что вы, Нина, что вы!-- отвѣтила Ольга, опуская глаза.-- Это я извиняюсь и за себя, и за него. Я не понимаю, что съ нимъ такое сегодня, онъ никогда такимъ не былъ... убѣжалъ, невѣжливъ, за что-то на меня сердится... даже тоску нагналъ!

Она печально улыбнулась.

-- Что это у васъ?-- спросила Нина.

-- А вотъ онъ принесъ... «Крейцерову Сонату» Толстого... Неужели вы не слыхали? Всѣ о ней давно говорятъ... Евгеній сказалъ, что это вещь геніальная, выше которой ничего нѣтъ, что въ ней рѣшены всѣ вопросы...

-- Отчего она такъ... а не напечатана?

-- Оттого... оттого, что великія вещи иногда не разрѣшаются къ печати!-- многозначительно объяснила Ольга.-- Но это, какъ видите, не мѣшаетъ ихъ распространенію! Напротивъ!-- добавила она.

Нина взяла у Ольги тетрадь и ее разглядывала.

-- Тутъ даже не сказано, чье это сочиненіе...-- замѣтила она.-- Вотъ бы намъ съ вами прочесть громко! Хотите я начну читать, а потомъ вы?

-- Я хотѣла вамъ это предложить... Такъ интересно! Только вотъ что, Нина: вы, пожалуй, съ непривычки, будете плохо разбирать литографію, а я привыкла. Я начну.

-- Отлично!

Нина хотѣла было пойти на диванчикъ; но вернулась, вспомнивъ, что тамъ все время сидѣлъ Вейсъ и курилъ свой противный табакъ. Она сѣла у окошка. Ольга придвинулась къ лампѣ -- и началось чтеніе «Крейцеровой Сонаты».

Нина была вся -- вниманіе. Она готовилась наслаждаться твореніемъ своего любимаго писателя. Она слушала, не проронивъ ни одного слова.

На оживленномъ, подвижномъ лицѣ ея и въ синихъ выразительныхъ глазахъ отражались самыя разнородныя ощущенія. Она то глядѣла, предъ собою скучающимъ взглядомъ, то вдругъ загоралась проснувшимся интересомъ, то стыдливо вспыхивала и готова была, отъ ужаса и отвращенія, закрыть глаза, зажать уши и крикнуть Ольгѣ, чтобъ она остановилась, что она не въ силахъ больше слушать.

Но она борола въ себѣ и досаду, и ужасъ, и отвращеніе -- и слушала съ жаднымъ вниманіемъ.

Уже потрясенная открытыми ей Ольгой тайнами, съ которыми не могла примириться, она видѣла теперь такую смрадную и безсмысленную картину человѣческаго общества, хуже какой ничего не могло быть.