Сергей Мосияш - «Без меня баталии не давать»

— А вы знаете, что ответили ваши дипломаты?

— Нет. А что?

— Не очень-то вежливо: мол, пристойнее великому государю заводить корабли у Архангельска.

— Согласен, ответ был не очень вежлив. Но разве я могу отвечать сейчас за тех не очень-то умных дипломатов?

— Верно, Фридрих, — поддержал герцога Лефорт. — Ныне Курляндия самый лучший друг России. Верно?

— Точно, Франц. Сколь помню себя, мы всегда испытывали к России самые тёплые чувства. И даже сейчас, если б зашёл разговор о постройке у нас русского порта, я готов вести переговоры. Но ведь шведы ж будут против, они считают Балтийское море своим.

— Нынче нам со шведами ссориться не с руки, — сказал Пётр. — Дай Бог с турками управиться. Чёрное море — вот наша цель ныне.

— Говорят, Франц, ты в фаворе у царя? — спросил герцог.

— Кто говорил?

— А вот герр Питер.

Лефорт быстро взглянул на Петра, подавляя усмешку в углах губ.

— Верно. Царь мне выстроил настоящий дворец в Москве. Пожалуй, поболе твоего будет. В зале враз полтыщи человек могут пировать.

— О-о, я рад за тебя, Франц. Искренне рад. Ты, наверно, и на родину не хочешь ворочаться?

— В Швейцарию?

— Ну да.

— А что мне там делать? В Швейцарии и моря нет, а я всё-таки адмирал. И вот уж двадцать лет служу России. Ей обязан всем, и карьерой, и счастьем. Верно, Питер? — Лефорт подмигнул весело бомбардиру.

— Верно, Франц Яковлевич. Дай Бог нам, грешным, когда-нибудь дослужиться до адмирала.

— Дослужишься, герр Питер. Помяни моё слово.

— Дай Бог нашему теляти вашу корову зьисты, — отвечал Пётр малороссийской присказкой, наливая себе ещё вина.

Глядя на него, герцог с сожалением подумал: «Сопьётся ведь этот «адмирал». А жаль. Парень красавец!»

Вечером, когда собрались укладываться спать и остались одни, Пётр сказал Лефорту:

— Кстати, господин адмирал, я ведь ещё в Архангельске заслужил звание морского офицера. И между прочим, начал с юнги.

— Да? — удивился Лефорт, валясь на кровать. — А почему я не знаю?

— Потому что я не болтаю, как некоторые.

— Ну расскажи же, Питер. Кто ж тебя аттестовал-то?

— Когда я был в Архангельске, — начал рассказывать Пётр, — туда пришёл фрегат под командой капитана Виллемсона. Ну, сам понимаешь, сколь радостно мне было явиться на фрегат. Говорю ему: я хочу пройти все морские должности. Какая самая первая? А он мне отвечает: самая первая каютный юнга, но, мол, это не для вашего возраста, государь. Ничего, говорю, начнём с юнги, командуйте, капитан. Он мне и гаркнул: «Юнга, рюмку водки и трубку капитану!» Я кинулся к буфету, там, слава Богу, нашлась и водка и поднос. Тут я ему и представил на подносе и рюмку, и закуску, и трубку не забыл. Выпил он, крякнул: хорошо, говорит, юнга, перевожу тебя в матросы. Ну я говорю: рад стараться, господин капитан. Командуйте. А он: «Может, хватит на сегодня?» А я: нет, говорю, жду приказа. Он мне командует: «Матрос Питер, убрать грот-бом-брамсель!» А это, скажу я тебе, почти самый верх грот-мачты. Выше только ещё грот-трюмзейль. Но я мигом взлетел по вантам, убрал парус. Спустился. Виллемсон смеётся: «Скажу честно, государь, такого матроса я б хоть сейчас зачислил вахтенным офицером». Так что, Франц, — засмеялся Пётр, — нос очень-то не задирай. Ты-то, как я думаю, под грот-бом-брамсель не лазил.

— Нет. Бог миловал, — смеялся Лефорт. — Не хватало ещё царскому любимцу по вантам бегать.

Они смеялись, вспоминая сегодняшние разговоры в присутствии герцога.

— Слушай, Питер, герцог мой давний друг, и мне как-то неловко дурачить его. Может, всё же сказать ему по секрету, кто ты на самом деле?

— Ладно, скажи, — вздохнул Пётр, — но только после того, как я отъеду из Митавы.

— Но почему, Питер?

— Да не хочу я привязывать к себе ничьего внимания. Мы же договорились в Москве, все лавры сбираешь ты. И даже если скажешь Фридриху, попроси его поменьше болтать. Пока, слава Богу, никто не догадывается и волонтёры с солдатами держат язык за зубами.

— Кому ж захочется твою плеть на себе опробовать.

Они ещё вдвоём выпили несколько бутылок вина и легли спать уже за полночь, что было несвойственно бомбардиру. Но всё равно Пётр проснулся, едва начал брезжить рассвет. Чтоб не разбудить храпевшего Лефорта, тихонько оделся, натянул сапоги и вышел на цыпочках, прикрыв осторожно дверь.

Во дворе за сараем справил малую нужду и, услышав ширканье пилы и стук топора, доносившиеся откуда-то из-за построек, прошёл туда. Там три плотника трудились, обтёсывая брёвна, видимо готовясь из них рубить сруб.

— Доброе утро, — приветствовал их по-немецки Пётр, снимая шляпу.

— Доброе, доброе, — отозвались те.

И когда двое, отложив топоры, взялись за двуручную пилу, Пётр попросил:

— Позвольте-ка мне поразмяться малость? — И взял топор. — Как прикажете отёсывать?

— Квадратом, господин. Брусом.

Пётр выбрал бревно помощнее, взял дручок, накатил его на полено. Встал так, чтоб бревно было у него меж ног, и, поплевав на ладони, начал отёсывать сразу с двух сторон попеременке. Плотники намётанным глазом определили, что-де парень знает дело. Однако едва он прошёл пару футов, как старый плотник предложил:

— Давай-ка, парень, отобьём черту всё же.

— Давай, — согласился Пётр.

Вместе с плотником он натянул на бревне чёрную бечеву, отбили черту с одной стороны, потом — с другой.

— Ну вот теперь легче идти будет. Верно? — молвил старик.

— Верно, дедушка, — согласился Пётр, берясь опять за топор.

Солнце уже высоко поднялось, когда отыскал его Меншиков.

— Мин херц, меня послали тебя искать. Герцог на завтрак зовёт.

— Это бревно я дотешу́, — сказал Пётр плотникам. — Не трогайте его.

— Хорошо, господин, — отвечал старик, с уважением поглядывая на бомбардира.

В тот день Пётр добил-таки бревно, вытесав из него хороший ровный брус. Старик вымерял все стороны, погладил рукой, похвалил:

— Хороший ты мастер, господин.

— Спасибо, дедушка.

— За что, сынок?

— За оценку.

С вечера Пётр договорился с Лефортом, чтобы завтра выехать пораньше с волонтёрами на Либаву.

— Возчики отвезут нас и воротятся. Я из Либавы на Кёнигсберг хочу пройти морем, а вы уж валяйте по суше.

— Хорошо, Питер. Нетерпелив же ты.

— Хочу скорей увидеть Балтийское море, Франц Яковлевич.

— Ладно, ладно, скачи.

Утром Лефорт вместе с герцогом проводили Петра, уезжавшего с волонтёрами на пяти подводах. Помахал рукой и, дождавшись, когда телеги скрылись за кустами лесной дороги, сказал герцогу:

— Ты уж на меня не серчай, Фриц.

— За что я на тебя должен сердиться, Франц?

— Дело в том, что герр Питер вовсе не бомбардир, хотя и бомбардир тоже.

— А кто же?

— Царь. Государь всея Руси.

— Ты что? Серьёзно? — вытаращил глаза герцог.