Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

Уже при расставании с Шумиловым продавщица не выдержала и задала вопрос, видимо, мучивший её на протяжении всего разговора:

— Скажите, пожалуйста, а Сонька правда причастна к какому-то преступлению или это лишь выдумка?

— Причастна в самом деле.

— Что же, её определят в тюрьму?

— Сложно сказать. Сейчас многое будет зависеть от её поведения. Вполне возможно, что она действительно подвергнется судебному наказанию.

Шумилову показалось, что его новая знакомая испытала при этих словах глубокое и плохо скрываемое удовольствие. Сонька-Гусар, безусловно, вызывала у неё сильную антипатию, но на исследование причин этого антагонизма Алексей Иванович не имел сейчас ни времени, ни желания.

Уже через четверть часа Шумилов отыскал не только нужный ему дом, но и квартиру, в которой, по словам дворника, действительно проживала Софья Карьянова. В нужную ему дверь Алексей Иванович позвонил, будучи совершенно спокоен: теперь-то он был уверен, что сноровистая девица никуда от него не денется.

Едва только дверь приоткрылась на ширину цепочки, Шумилов заложил кастет в щель возле петель, сугубо на тот случай, чтобы её обратно не захлопнули перед носом. Предосторожность оказалась нелишней: Сонька действительно попыталась затворить дверь, и у неё это, разумеется, не получилось. Убедившись, что отделаться от Алексея подобным способом не получится, он отпрянула от двери в глубину темной прихожей и со вздохом спросила:

— Ну что вы меня преследуете?

— Нам надо поговорить. В ваших, Софья, интересах поговорить со мною до того, как вас отыщет полиция, — ответил Шумилов.

— При чём тут полиция? Моя совесть чиста, я не сделала ровным счётом ничего такого, из-за чего должна бояться полиции, — ответила она с вызовом.

— В самом деле? Вы не опаивали убитого в гостинице «Знаменская» господина Кузнецова снотворным? — быстро спросил Шумилов; он выдержал внушительную паузу и, поскольку Сонька молчала, продолжил. — Хорошо, что не стали врать, у меня есть свидетель, который подтвердит обоснованность моего вопроса. Так мы поговорим?

— Поговорим. Только дайте мне снять дверную цепочку.

— Если вы меня обманите и захлопните дверь, я обещаю, что приглашу агентов Сыскной полиции, — заверил девицу Шумилов. — Мне уже надоело гоняться за вами. Честное слово, у меня есть занятия поинтереснее.

— Не беспокойтесь. Обещаю, что впущу вас.

Алексей вынул заложенный в щель между дверью и дверной коробкой кастет, а Сонька сняла цепочку. Когда дверь распахнулась, Шумилов увидел, что она была облачена в прекрасный стеганый халат с шёлковым воротником-шалью. Высокая девичья шея, бледная кожа, лишенная обычных для рыжих веснушек. Коротко остриженные рыжие волосы топорщились ежиком, придавая Соньке-Гусару сходство с тифозным больным.

— Идите за мною, — пригласила она Шумилова.

— Квартирная хозяйка не будет ругаться из-за моего посещения?

— Не будет. Её сейчас нет дома. Иначе бы я не вышла к двери.

Они прошли в маленькую, но довольно чистую комнату с высоким потолком. У самого порога стоял закрытый саквояж, второй, разверстый, словно пасть бегемота, лежал на кровати. Подле него с одной стороны выстроились рядком закрытые маленькие коробочки, а с другой были навалены в кучу дамские платья, штук пять или шесть. Платяной шкаф напротив двери ощетинился распахнутыми дверцами. По одному взгляду на обстановку в комнате нетрудно было понять, что живший здесь человек паковал вещи.

— Вы, как я посмотрю, собрались бежать… — пробормотал Шумилов.

— Представьте себе.

— И как долго вы собираетесь бегать?

— Пока всё не уляжется.

— «Всё» не уляжется до тех самых пор, пока не будет пойман убийца.

— Какой убийца?

— Если вы, Софья, будете идиотничать, я прекращу разговор и сдам вас в полицию. Либо мы разговариваем как взрослые люди, спокойно, достойно, уважительно, без лжи, либо мы вовсе не разговариваем. Словесной эквилибристикой мне надоело заниматься уже лет шесть как.

— Я действительно не понимаю, о каком убийце вы говорите.

— О том, который перерезал горло господину Кузнецову.

— Я никоим образом не прикосновенна к убийству.

— В самом деле? Тогда я немного порассуждаю, и если в моей логике вы найдёте изъян, то немедля остановите и поправьте меня. Итак, Софья Карьянова, вы профессионально занимаетесь проституцией, то есть вступаете в интимные отношения с мужчинами за деньги. В широких кругах проституток, работающих на Садовой улице, вы известны под «погонялом» Сонька-Гусар. Живёте вы не по «бланку» как должно, а маскируете свой промысел работой в модных салонах. Сие есть грубейшее нарушение Положений 1848 и 1862 годов, известных в вашей среде как «Положения о городских проститутках». Такое нарушение карается административной высылкой из столицы. Что-то я не слышу криков негодования в попытке защитить оскорблённую невинность. Вы молчите? Что ж, значит я во всём прав.

Шумилов прошёлся по комнате, заложив руки за спину, словно намеревался читать лекцию. Сонька, отодвинув на угол кровати платья, уселась прямо на одеяло, забросив нога на ногу. Она с деланым равнодушием наблюдала за своим визитёром и как будто приготовилась слушать.

— Полиция без труда устроит вам опознание работниками гостиницы «Знаменская». Уверяю, стриженые волосы вас не спасут. Вас узнают коридорные, да и портье вспомнит. Вы пришли в гостиницу вместе с человеком, найденным после вашего ухода убитым. Вы скрылись с места преступления. Вы не примчались в полицию на следующий день, чтобы дать показания, снимающие с вас вину. Значит, обстоятельств, способных снять с вас подозрения просто-напросто не существует.

— Послушайте, господин сыщик, мы люди практические и… мне есть что вам предложить, — с этими словами Сонька развязала поясок халата и сбросила его с плеч, обнажив молодую крепкую грудь нерожавшей еще женщины, затем, откинувшись на спину, приняла недвусмысленную приглашающую позу. — Может мы столкуемся, а-а?

— Вы красивая женщина, Софья, но существует масса причин, по которым я никогда не лягу с вами в одну кровать.

— Вот как? Что же это за причины?

— Боюсь, вам будет трудно меня понять. Причины эти лежат в области моих этических представлений. Я даже не считаю нужным их объяснять, поскольку, как мне кажется, тот участок вашего мозга, который отвечает за этику и нравственность, полностью атрофирован.

Софья фыркнула, флегматично вернулась в исходное положение, влезла обратно в халат.

— Чего же вы хотите? Денег, что ли? У меня в средств а х недостаток, они, знаете ли, у меня не задерживаются…

— Ваши деньги меня также не интересуют.

— Тогда что? И кто вы вообще такой?