Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

Калинин сидел за широким дубовым столом и просматривал какие-то бумаги. Увидев Мерецкова, он встал и пошёл к нему навстречу.

— После вручения вам ордена Суворова вы за это время как будто помолодели! — сказал Калинин, тепло пожимая Мерецкову руку.

— А жена говорит, что у меня седин прибавилось и что я постарел! — улыбнулся Кирилл Афанасьевич.

— Не переживайте, товарищ Мерецков, женщины всегда не прочь покритиковать нас, мужчин, а иные даже пускают в ход кулаки, — ответил Михаил Иванович.

Он неторопливо зачитал указ, затем вручил Мерецкову звезду маршала и пожелал ему добиться новых успехов в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

— Служу Советскому Союзу! — громко произнёс Мерецков.

— Ну вот и хорошо, — качнул седой бородкой Михаил Иванович. — Дело сделано, а теперь, Кирилл Афанасьевич, прошу со мной попить чайку.

Хотя хозяин кабинета и старался быть весёлым, у него это получалось плохо. Он часто кашлял, казалось, ему не хватает воздуха. Его выдавало лицо, серое, землистое, неживое. Чувствовалось, что Калинин чем-то болен.

— У меня как-то были испанские товарищи, и, когда речь зашла о наших добровольцах, которые сражались в Испании с франкистами, они хвалили вас, говорили, что вы были толковым советником, храбрым, умели воевать, этому учили испанских бойцов. Вам там, наверное, досталось?

Мерецкову не хотелось разговаривать на эту тему, но у Калинина был мягкий, подкупающий голос и такая теплота, что не ответить ему Кирилл Афанасьевич никак не мог. Да, сказал он, там было тяжело, в любой момент во время наступления мятежников могла сразить пуля. Но страха у него не было, а почему — он не знает. Потрясения в его жизнь ворвались, когда началась война.

— Что вы имеете в виду? — спросил Калинин.

«Странно, неужели он не знает, что меня едва не поставили к стенке?» — промелькнуло в голове Мерецкова, а вслух, выдержав паузу, он произнёс:

— Мой арест.

— Ах вот вы о чём! — Калинин начал теребить бородку. — Я вас понимаю, потому что сам пережил роковые минуты, и теперь всё ещё саднит.

— Отчего вдруг? — участливо спросил Мерецков.

Калинин усмехнулся, грустно объяснил:

— Арест моей жены… — Михаил Иванович допил чай и поставил чашечку на край стола. — Тот день я едва пережил. Пошёл к Сталину, пожаловался ему, а он сказал, что виновата моя жена или нет, разберутся те, кому положено этим заниматься.

— Разобрались? — В глазах Мерецкова блеснули огоньки.

— В лагере сидит моя жена, — ответил Калинин и с горечью добавил: — Прямо беда с нашими жёнами. Супругу Семёна Михайловича Будённого тоже арестовали. Сейчас у него другая жена. А я стар, куда мне жениться!

Дверь распахнулась, и в кабинет вошла секретарь. Она сказала, чтобы Михаил Иванович поднял трубку, ему звонит Сталин.

— Слушаю вас, Иосиф Виссарионович, — откликнулся в трубку Калинин. — Что делаю? Вручил Мерецкову звезду маршала, а теперь вот с ним пьём чай. А что, я вам нужен?

— У меня есть к вам дело, приехать сможете?

— Хорошо, еду!

Калинин встал из-за стола и, глядя на гостя, сказал, что его требует к себе Иосиф Виссарионович.

— Вам, Кирилл Афанасьевич, я желаю всего хорошего! А вашей жене Евдокии Петровне, с которой я имел удовольствие беседовать по телефону, большой привет.

Мерецков тоже встал.

— Михаил Иванович, спасибо вам за внимание к моей персоне. А уж вас я не подведу!..

По пути Мерецков заехал в Главпур к генералу Щербакову: член Военного совета генерал Штыков просил его взять в Главпуре бланки партбилетов. Во время боев в партию приняли немало бойцов, а партбилеты им всё ещё не вручили, сетовал он.

Едва Мерецков вошёл в кабинет начальника Главпура, как тот, улыбаясь, пошёл к нему навстречу.

— Наконец-то и маршал ко мне пожаловал! — воскликнул он. — Надо же такому случиться, все меня обскакали, вот и ты, Кирилл, стал маршалом, а я всё ещё хожу в генералах, — шутливо констатировал Щербаков.

Александра Сергеевича, секретаря МК и МГК ВКП(б), Мерецков узнал ещё до войны. Будучи заместителем начальника Генштаба, не раз бывал у него по самым различным вопросам. А ещё раньше, когда Кирилл Афанасьевич командовал войсками Ленинградского военного округа, Щербаков приезжал к Жданову и попутно к Мерецкову. Вместе они отобедали на даче, а затем с ветерком прокатились на катере по Неве.

— Завидую я тебе, Кирилл Афанасьевич, ты до мозга костей человек военный и в этом деле здорово смыслишь, — говорил ему Щербаков. — Я тоже хотел быть военным, но стал политиком. Видно, не судьба…

В кабинет, постучавшись, вошёл дежурный по Главпуру. Он доложил Щербакову, что к нему прибыл писатель Алексей Сурков.

— Пусть войдёт! — Щербаков посмотрел на маршала. — Втроём выпьем у меня чаю. Как ты?

— С удовольствием! — Кирилл Афанасьевич помолчал. — Вам член Военного совета генерал Штыков звонил?

— Дать вам бланки партбилетов? — уточнил Щербаков. — Звонил. Бланки возьмёшь у дежурного, я распоряжусь…

Алексей Сурков робко вошёл в кабинет начальника Главпура.

— Я не знал, что у вас находится маршал Мерецков, — смутился Сурков.

— А что бы вы сделали? — усмехнулся Кирилл Афанасьевич, любивший стихи поэта. — Написали бы в мою честь поэму?

— Мог бы и написать, если бы потребовалось, — улыбнулся Сурков.

— Мы с ним побратимы, Кирилл Афанасьевич, — кивнул на гостя Александр Сергеевич. — Вместе учились в Институте красной профессуры, правда, в тридцать втором я заканчивал учёбу, а он пришёл на первый курс. Но слава у него крылатая. Кто меня знает? — весело продолжал Щербаков. — Красная Армия знает как начальника Главпура, и всё. А стихи Суркова знает вся страна, да и за рубежом у Алексея Александровича есть немало поклонников его таланта.

Сурков по-мальчишески зарделся:

— Вы, Александр Сергеевич, хватили через край! Сейчас у нас поэтов, пожалуй, больше, чем хороших стихов.

— А вы не забыли, Алексей, что были у меня в штабе фронта во время финской войны? — спросил его Мерецков. — Помните, мы ходили с вами на передний край?

— Мне тогда пуля прошила дырку на рукаве, — смутился Сурков. — Вы сказали, чтобы я спустился в блиндаж, а я остался стоять на бруствере и едва не поплатился жизнью.

— Когда вы написали стихи «Бьётся в тесной печурке огонь…»? — спросил Кирилл Афанасьевич.

— Под Москвой в сорок первом шли тяжёлые бои, — начал Сурков. — Я, в то время корреспондент газеты Западного фронта «Красноармейская правда», был в дивизии генерала Белобородова, она прославилась в боях за Истру. «Кто особо у вас отличился?» — спросил я комдива. Белобородов назвал мне сапёра. Встретился я с ним на переднем крае во время затишья. Родом парень был с Украины, из-под Харькова. Мы долго беседовали, потом я написал очерк. На другой день пожелал, чтобы очерк прочёл сапёр во избежание ошибок, а моего Фёдора — так звали сапёра — уже не стало… Надо было сделать проход на вражеском минном поле, Фёдор разоружил пять мин, а шестая взорвалась. Погиб парень… Меня это здорово потрясло. Я написал стихи, а мой друг композитор Листов сочинил на них музыку. Так родилась песня «В землянке».