Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

— Вы с мужем приехали? — спросил Мерецков.

— Мужа у меня теперь нет… — глухо произнесла она, и её лицо вмиг потемнело. Глаза стали чужими и какими-то тусклыми, словно их накрыл туман.

— Вы разошлись?

— Нет… Я его похоронила… — Она помолчала. — Машина скорой помощи на полном ходу столкнулась на переезде с грузовиком, и Альберт погиб. Он ударился головой об асфальт на дороге. Это было ужасно, когда я увидела его, потеряла сознание…

— Давно это произошло?

— Пять лет назад. — Она вскинула на Мерецкова глаза. — А вы как здесь очутились?

Мерецков грустно усмехнулся, ответил, что едет в Германию в составе делегации командиров Красной Армии.

— Вы же знаете, Таня, что свою жизнь я посвятил службе в армии. — Он краешком глаза посмотрел на часы — до посадки на поезд оставалось ещё полчаса. — Помню, ваш отец сказал мне, чтобы я уходил из армии, если хочу долго жить. Я тогда заметил, что у меня хватит силы воли побороть свою болезнь. И это мне удалось…

Татьяна какое-то время молчала, затем спросила:

— Кирилл, вы скоро станете генералом?

— Я об этом как-то не думал, — смутился Мерецков.

— Плохо, Кирилл! — воскликнула она. — Ещё Суворов говорил, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!

— Я же не рядовой боец, Таня, я — командир! — весело возразил ей Мерецков. — До генерала мне ещё ох как далеко!

Она свела брови.

— А свою жену Дуняшу вы любите?

— Люблю. Она мне сына родила, как же её не любить?! Вы, наверное, тоже любили своего Альберта?

— Да!

— Наверное, вы его заарканили?

— Не я, Кирилл, он меня, — улыбнулась Татьяна. — Как-то я пришла к папе в госпиталь, Альберт увидел меня и влюбился. Во время отпуска приехал в Москву, и мы поженились. Родился сын, всё было прекрасно. А потом случилась трагедия…

Оба помолчали. Мерецков спросил, что слышно о её брате Аркадии. Татьяна печально вздохнула.

— От него нет никаких вестей. И вообще, жив ли он? — Она горько улыбнулась. — Скажите, Кирилл, если мой брат объявится, его арестуют?

— Вряд ли. С Врангелем ушли за кордон сотни казаков, многие из них уже вернулись на Родину. Они попали за границу случайно, генерал Врангель их обманул, теперь они прозрели. За что же их сажать в тюрьму? — Он взглянул на часы. — Однако мне пора, уже объявили посадку. А ваш поезд когда будет?

— В десять вечера, так что есть ещё время и я хотела бы побродить по Москве. Мы с вами ещё встретимся, Кирилл?

— Наверное, встретимся. Во всяком случае, я когда-нибудь заеду к вам в гости, — пообещал Мерецков.

— Всего вам доброго, Кирилл! — весело произнесла Татьяна, хотя её глаза были грустными. Она волновалась и этого не скрывала. — Я хочу, чтобы вы увидели моего сына.

— И я хочу, Таня. Он на вас похож?

— Как две капли воды…

В поездке в Германию Мерецков, как и его коллеги, был разочарован, и об этом он прямо заявил наркомвоенмору Ворошилову, когда докладывал ему о своих впечатлениях.

— Германия стоит на распутье, фашистская угроза нарастает с каждым днём, — подвёл итог Мерецков. — Удивило нас и то, что немецкая печать позволила себе ряд выпадов против нас, советских командиров. Между ними и рабочими предприятий на наших глазах происходили кровавые стычки. А что делала полиция? Она помогала нацистам, когда видела, что в стычке берут верх рабочие, усмиряла их.

— Как на всё это реагировали немецкие офицеры? — спросил Ворошилов.

— Они заявляли нам, что их армия стоит вне политики!

Немецкой штабной службе, говорил Мерецков, присуща двойственность. С одной стороны, чёткость и высокая организованность сотрудников штабов, особенно при отработке каждой операции, с другой — чрезмерный педантизм, преклонение перед документом. Поступила директива — и, будь добр, строго выполняй её. Никаких отклонений, никакого «новаторства», иначе это будет расценено как неисполнение документа. А как же быть с инициативой подчинённых? Директива директивой, но если у командира родилась какая-то идея, которая позволит выполнить её с большим выигрышем? Вот это-то и не поощряется. Исполнительность у немцев доведена до автоматизма.

— Для Красной Армии такой автоматизм негож! — заявил Мерецков.

Ворошилов чему-то усмехнулся, пощипывая кончиками пальцев щетинистые усы.

— Вот в этом я бы с вами не согласился, — произнёс он. — Исполнительность — душа воинской службы!

— Да, но она не должна быть автоматической, — возразил Мерецков, — я бы сказал, бездумной. А бездумность проявляется тогда, когда человек не вникает в то, что делает, действует автоматически, как пружина.

— А что вам там особо понравилось?

— Довольно высокая степень механизации и моторизации немецкой армии, — не раздумывая ответил Мерецков. — В этом деле, товарищ наркомвоенмор, они лет на десять, если не больше, опередили нас.

— Вы так думаете? — нахмурился Ворошилов. Он резко передёрнул плечами и недоверчиво посмотрел на своего собеседника.

— Это не только моё мнение, — подчеркнул Мерецков. — Такова точка зрения всех, кто был в группе. Военная техника и оружие у немцев развиты очень высоко. Если в Красной Армии лишь недавно появилось автоматическое оружие, то там его уже давным-давно применяют на практике.

— Насчёт автоматического оружия нам надо крепко подумать, — согласился Ворошилов.

Они ещё некоторое время обсуждали военные проблемы немецкой армии, сопоставляли увиденное там с тем, что было в войсках Красной Армии.

— Я понял вас так, Кирилл Афанасьевич, что штабная работа у нас налажена лучше, чем в Германии, а с военной техникой у нас дело швах?

— Да, товарищ наркомвоенмор.

Ворошилов встал, давая понять, что приём окончен.

— Всё лучшее, что есть в штабах Германии, следует непременно внедрить в штабах Красной Армии, и вам, Кирилл Афанасьевич, надо вплотную этим заняться. Поручаю вам составить нечто вроде плана и представить мне. Ясно?

— Слушаюсь, товарищ наркомвоенмор!..

У Мерецкова ещё более обострились отношения с Корком, когда он вернулся из Германии. Временно исполняя обязанности начальника штаба округа, Мерецков был дотошным в работе и никому не прощал ошибок. Но, как он ни старался предельно точно выполнять распоряжения командующего, Корк этого будто не замечал. «Меня раздражала непоследовательность Корка в приказах, порой происходившая от его забывчивости, — признавался Мерецков. — Путаница получалась. Досадовал я и на то, что командующий мог сообщать вышестоящим лицам непроверенные сведения». Один такой эпизод буквально возмутил Кирилла Афанасьевича. Округ готовился к очередному параду в честь Октябрьской революции. Было решено показать на Красной площади танки отечественного производства. Незадолго до праздника Корка и Мерецкова вызвали в ЦК ВКП(б). Сталин поинтересовался, как идёт подготовка к параду, каких и сколько будет танков — показывали их на параде впервые. Отвечая, Корк то и дело посматривал в свою записную книжку, однако говорил что-то не то. Мерецков давно понял, что Сталин заранее всё узнал и теперь решил кое-что уточнить. Наконец он спросил, как будут размещены танки и кто поведёт их на параде; как быть, если одна из машин вдруг заглохнет на Красной площади и потеряет ход. На все эти вопросы Корк дал ответ. Тогда Сталин хмуро бросил: