Владислав Бахревский - Страстотерпцы

Из храма Василия Блаженного, ведомые под руки, в драгоценных ризах Большого наряда, вышли царь Алексей Михайлович и его царственный сын, надежда, пресветлый наследник Алексей Алексеевич.

Дьякон Успенского собора начал чтение: «И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виофагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: «Пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас вы найдёте ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне...»

Умолкла заворожённая Москва, слушая слова Евангелия от Матфея. С последними словами о въезде Христа в Иерусалим: «Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского» — возликовали «птицы», сидящие на вербе. Их голоса были хрустальные, пронзающие душу:

— «Величаем Тя, Живодавче Христе, осанна в вышних, и мы Тебе вопием: благословен Грядый во Имя Господне».

Под чтение пятидесятого псалма: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие моё» архиереи кадили вербу, окропляли святою водою, а серафимы на ветвях повторяли священные слова:

— «Благословляется и освящается вайя сия окроплением воды сея священныя, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа».

Принесли стремянку, патриарх Иоасаф, поддерживаемый под руки, взошёл и сел на белю. Узду под губою взял патриарший боярин Никифор Беклемишев с одной стороны, а с другой — патриарший казначей. За повод взялись седой, как праотец, боярин князь Никита Иванович Одоевский, наследник престола Алексей Алексеевич и сам государь.

Запели хоры, шествие двинулось. Стрелецкие дети пошли метать под ноги государю, осле и вербе, которую везли следом, алые сукна, бархаты, кафтаны, веточки вербы.

Иисусу Христу устилали путь в Иерусалим ветками вайи, пальмы. В России одна верба успевает расцвести к Вербному воскресению. Всё лучшее — Господу. Верба ещё и помягче пальмовых жёстких листьев, а серёжки — как слёзы. Вход в Иерусалим — праздник, да впереди Страстная неделя. Голгофа.

Повод узды был длинный, и царевич, подавшись чуть в сторону, видел отца в профиль.

Мало кто знал: шапка Мономаха впрямь тяжела, чуть не в два пуда. Золотые бармы, унизанные драгоценными каменьями, солнце-риза, золотая цепь власти — не всякие вериги столько тянут. Но отец шёл, исполненный величия, всякий его шаг — шаг самой государыни-России, царственный, самодержавный. В осанке и намёка нет, какое это терпение — Большой царский наряд. Багрянородно нёс золотую ношу свою, видел детей, устилавших путь, дарил каждого светом царских глаз. Встречался взглядами с людьми, стоявшими по пути. Со стрельцами, с простолюдьем. И у всякого от царского привета поднималась в груди волною любовь.

Каждый бывший на площади имел право на эту любовь к своему царю, к своему царству.

«Господи! — трепетал Алексей Алексеевич. — Смогу ли я хаживать по сукнам да бархатам, как отец ступает, аки по облакам?»

Были и недобрые быстрые взоры. О них душа спотыкалась, будто о камни.

Отец знал об этих взглядах. В Успенском соборе, всходя на своё царское место и ставя возле себя сына, посмотрел ему в глаза участливо:

— Не очень тяжела твоя риза?

Алексей улыбнулся, и Алексей Михайлович благодарно тронул рукою сыновье отрочье плечико.

Пошли чредой праздники. 22 марта Пасха. Великий день пришёлся на святых мучеников Василия Анкирского, замученного Юлианом Отступником, Дросиду, дочь императора Траяна, саму себя крестившую перед казнью, русского праведника Василия Мангазейского {52}, девятый год причисленного к лику святых.

Христосуясь с отцом, царевич Алексей сказал, проливая радостные слёзы любви:

— Батюшка! В нынешний светлый день хвалит тебя перед Господом преподобный Василий Мангазейский, убиенный яростью сребролюбца. Благословенно время царства твоего, ведь столько явлено святых мощей.

— Да хранит юный юного! — Алексей Михайлович обнял ненаглядного сына. — Закажу в Оружейной палате написать для тебя икону Василия.

У праздничного стола были в тот день все три патриарха. По их просьбе Симеон Полоцкий повторил речь, сказанную от имени кир Паисия и кир Макария на Рождество, речь во славу книжности и школ:

— «Аще взыщите, даст предвечная мудрость до сердца благочестивого самодержца таково хотение, еже училища построити и учителя стяжати в сём царствующем богоспасаемом граде Москве».

Уважен был и русский патриарх. На его восшествие Симеон Полоцкий сочинил двенадцать виршей. Половина из них была прочитана за пасхальным столом.

Красное слово дорого стоит. Получил Симеон десять аршин зелёного атласа да сорок соболей ценою в шестьдесят ефимков.

Пасха — радость. Великий государь пожаловал стрельцов и стрелецких начальников боевого полка Юрия Алексеевича Долгорукова. Головам стрелецких приказов было дадено по пятьдесят вёдер вина да по десяти полтей ветчины. Полуголовам награда в полы. Сотникам — по семь вёдер вина да по полтю ветчины.

Храбрые крещёные жидовины — сотники Пётр Рагозин, Моисей Мордвинов, Степан Фрязинов, Абросим Лежнев — получили сверх того по ефимку.

Великая милость была оказана в Светлый день Павлу Потоцкому. Тринадцатый год жил в плену. Царь женил его на Елене Петровне Салтыковой, дочери бывшего начальника Приказа Малой России. Был крестным его сыну Фёдору, будущему примасу Речи Посполитой. Ради праздника даровал великий государь ясновельможному пану Потоцкому полную волю: христосуйся и поезжай с миром на родину.

Хорошая Пасха получилась.

Через день, 24 марта, Алексей Михайлович справил свои именины. Алексей, Божий человек, пришёлся в тот год на страстной вторник, вот государь и перенёс праздник на неделю, на вторник же.

Апреля в первый день — другие именины, государыни-царицы Марии Ильиничны. Ангелом-хранителем её была блаженная Мария Египетская. Сорок девять лет пребывала святая в одиночестве в пустыне, ходила нагая, ибо одежда её истлела, а питалась чем Бог пошлёт — кореньями да воздухом.

Федосья Прокопьевна Морозова явилась поздравить государыню, а за стол просила не сажать, покаялась потихоньку:

— Свет мой Мария Ильинична! Приняла я на себя, грешница, обет постничества. Позволь держать слово перед Господом, да благословит тебя, заступницу нашу, святая Мария, ангел пустыни.

Обняла царица приезжую свою боярыню, призналась:

— Много я думала о земной жизни ангела моего, Марии Египетской... Уж такой была злой любодеяцей! Даже в Святую землю отправилась не ради молений Животворящему Кресту, но ради плотских утех с корабельщиками да с паломниками... А Богородица иную стезю ей у Господа вымолила... Как рожаю нового ребятёночка — Марии молюсь. Не дано ей было познать радость материнства, меня же благословила счастьем в полную меру.