Иван Катавасов - Блаженство по Августину

— И твою молитву услыхал Господь, сын мой. Просите, и вам дано будет. Воистину всемогуще милосердие и благотворение Господа Бога нашего…

Немного спустя благословил епископ Аврелий и маленького сына нового гиппонского квирита и оперария Мария Гефестула. Но молча. Мысленно он также пожелал всей благости Господней непоколебимому правдолюбцу и художнику египтянину Апеллесу, послушав, как центурион Ихтис толково разъясняет мальчику, в чем вопиющая неправильность его детских рисунков на песке.

Вилик Каркион может с торжественной встречей и обедом погодить нетерпеливо, если ребенок нарисовал совершенно немыслимый для взрослого здравого смысла высоченный трехэтажный корабль с тремя параллельными рядами весел, безумно размещенными один над другим. В чем тут безумие и несообразность правде жизни ему и растолковал отец четырех дочерей Горс Торкват:

— …Вскоре ты сам убедишься, Аспар, насколько длинны и тяжелы настоящие морские весла. С твоего третьего корабельного cтрaтумa они же будут в три раза длиннее и тяжелее, чтобы хотя б достать до воды. Будь у каждого весла хоть по пять гребцов на египетский строй, долго ворочать такое вот тяжелейшее бревно они никак не смогут.

Ведь в гребле главное — постоянная согласованность и слаженная неустанная долгая работа гребцов. Потому бывают только однорядные суда.

А биремами и триремами, двухвесельными и трехвесельными, их называют из-за того, что на тирский строй один гребец сзади со своим веслом сидит близко к борту, другой или третий впереди наискосок, чуть поодаль от него. Так они опахалом, двойкой-тройкой и работают, гребут каждый своим веслом. Переднему крайнему загребному слаженно и дружно следуют два других. Тогда как всем гребцам корабля задает темп и ритм кормчий криком, тимпаном или дудкой.

Встречаются также четырехвесельные и пятивесельные, это среди торговых и увеселительных судов, когда гребут большими четверками-пятерками, но не сидя, а стоя на египетский строй. Там прикованные к веслам сервы бегают по призыву вперед-назад по правому и левому борту. Приедем в Гиппон, возьму тебя, Аспар, в порт, там все своими глазами увидишь…

Пока Горс объяснял несмышленышу, в чем физическая невозможность его многоярусной фантазии, Аврелий прикинул по теореме Пифагора Самосского, какой примерно длины, берем его в гипотенузе, могло бы быть верхнее весло у баснословного трехрядного корабля. Очевидно, высотой не меньше, чем со старый вяз, отбрасывающий редкую безлистую тень на хозяйственные постройки и сельский дом бывшей усадьбы кузнеца Мария. Если, конечно же, брать в исходных данных обычные размеры весел и высоту бортов военных и торговых судов.

По правде взять, с вычислениями в уме и на пальцах ученейший ритор Аврелий по-латыни дигитально не справился. Пришлось отойти в сторонку, присесть на лавочку в уютной экседре у дома, достать восковую дощечку, нарисовать чертеж, посчитать все арифметически, выразимся по-гречески.

На него весьма уважительно, с огромным почтением посматривали деревенский кузнец и контуберналы Ихтиса. Ох и мудрые, должно быть, мысли у святейшего епископа! Всю дорогу на скаку думает, мыслит, а как с коня, так сразу за табличку и стиль. А то и не спешиваясь, пишет знай и пишет, размышляет, наверное, без конца о божественном…

По окончании большого вечернего молебствия, состоявшегося в полевом лагере маркианцев, за ужином у вилика епископ был немногословен и задумчив. После заката он навестил в подземной темнице трех изловленных накануне легионерами трибуна Проба Никиана еретиков агонистиков. Увещевал пастырским словом несчастных, подвергнутых жестокому публичному бичеванию. Одного искренне раскаявшегося исповедал, отпустил ему грехи благотворительно. Хотя и его от неминуемого фатального правосудия в Тамугади не освободил. Допустим, это в его пастырской власти, но грешникам лучше-таки надеяться на милость Божию и милосердие тамошних судей, учитывающих сумму преступлений и тяжесть вины, преступивших законы человеческие. Каждому — свое: что в царствах земных, а что будет всем сообща зачитано из Книги Жизни на Страшном судилище Христовом.

В общем и целом пастырский долг и миссию на юге епископ благорассудил полагать исполненными. Насколько хорошо все обернулось, один Бог ведает. Ему и судить, располагать о том в конечном итоге. Тогда как суждения людские временны, преходящи и предположительны, какими бы убежденными в телесной правоте ни были отдельные люди, человеческие сообщества и весь род людской, взятый в целокупности истовых христиан, заблуждающихся язычников, преступных безбожников.

Об изуверах-атеистах и думать-то отвратно, но наверняка такие во множестве найдутся ныне и в будущем, коли Сатана и его присные от Бога отпали, отвернулись. Хотя б вспомнить о константинопольском греке Кериоте, отбывшем в Гиппон по торговому делу.

Надобно сказать о нем Ихтису, — умозаключил епископ. Стоит присмотреться магистратам попристальнее к нечестивцу-соглядатаю, нарочито закупающему меха и кожи африканских зверей. С чего бы это в охранниках у него почему-то сплошь вандалы из Испании?..

От мирских политических озабоченностей, обязательств и духовная пастырская отеческая власть не в силах избавиться, коль скоро она наставляет, исправляет к лучшему суетную жизнедеятельность человеческую. Но вот сообразовываться с веком предержащим и преходящим вовсе ни к чему лицам духовного звания.

Поэтому в заканчивающемся юлианском году епископ Аврелий Августин отказался от прижизненных несообразных почестей, когда отцы города Гиппо Регия было уж измыслили, договорились воздвигнуть ему статую на форуме, как знаменитому нумидийскому мужу, прославленному мудростью и праведной жизнью, известность и публичность приносящему отечеству. Аллилуйя, Тебе, Господи, вовремя о том дознался, пресек недостойный замысел в зародыше, уговорил смиренно… То есть от такой языческой чести и бесстыдной славы императивным образом отмежевался, решительно воспротивился чужому, да и, — что греха таить перед всевидящим оком Господним, — своему собственному тщеславию и любоначалию.

От статуй-кумиров демонских честолюбивых богов и богинь — былых идолов форума — Гиппон давно уж избавлен стараниями блаженной памяти преподобнейшего епископа Валериуса, некогда вознесшего в священнический сан того самого малодостойного и молодого преемника своего, философа Аврелия Августина. А вот многочисленные скульптурные изображения граждан Гиппо Регия как встарь то ли украшают, то ли напоминают о тщетности и суетности всего мирского. Ибо мало кто из современников нынче помнит, кем были большинство удостоенных этаким монументальным триумфом, и чем таким на века превознесли, прославили себя и город эти чванные африканские квириты в римских тогах.