Владимир Толмасов - Сполохи

Коська тем временем, не торопясь, обтирал ветошью кнут, гладил рубцеватые грани.

— Будь по-твоему, капитан, — промолвил наконец Прончищев. — Пиши, подьячий: царским указом обоих в ссылку, в Астрахань. Коська, в кайдалы их! Да попятнать не забудь.

Железные обручи обхватили запястья и лодыжки. Несколькими ударами Коська расклепал кандалы кусками железа. Потом сгреб Егорку за волосы, пригнул голову к огню. Выхватив из очага железный прут, раскаленным концом прижал к левой щеке парня. Егорка дико закричал, забился, упал, звеня кандалами…

Навек осталась на левой скуле холмогорского парня багровая буква «Б», чтобы все видели и знали: перед ними бунтовщик, вор, осмелившийся поднять руку на государя, на боярство.

Серое мглистое утро. Моросит нудный дождь. Зябко и сыро. По берегам озера чернеет оголенный лес. Осень, глубокая осень засиделась на Соловках. Вот уж и Покров прошел, а снега нет и в помине. Тихо кругом, только звенят по канавкам вдоль стен ветхой избы падающие с кровли увесистые капли.

Показалась узконосая лодка. Два человека в черных от дождя полушубках качались в ней взад-вперед, закидывая высоко, по-бабьи, длинные весла.

Поп Леонтий углядел через мутное окошко приближающуюся лодку, накинул на плечи дерюжку, распахнул скособоченную дверь. Сырость ударила в нос, и поп Леонтий, сморщившись, чихнул — прыснул по-кошачьи — и тут же осенил себя крестом, пробормотав скороговоркой:

— Ангел Христов, хранитель мой святой, покровитель души и тела моего, прости мне все, в чем согрешил я в прошедшую ночь…

Поплелся встречать рыбаков. Скользя подошвами сапог по мокрой жухлой траве, бочком спустился к воде, присел на корточки. Вода в озере темная от ила, у самого берега дна не видать. Отец Леонтий зачерпнул пригоршню, оплеснул лицо, утерся полой подрясника.

Лодка с ходу выехала на берег. Придерживая нос лодки и часто мигая припухшими глазами, поп Леонтий спросил дребезжащим голосом:

— С уловом али как?

— Есть кое-что, — ответил один из приехавших, крутогрудый и рыжебородый мужик, — какая уж сейчас рыба, да и погода — не приведи бог.

— А ты, Сидор, не возропщи, не возропщи на погодку-то, ибо так господу угодно, — наставительно сказал поп Леонтий и обратился к другому мужику в лодке: — Игнашка, тащи-ко рыбку.

Небольшого роста Игнашка-пономарь с серыми, как пенька, редкими волосами, которые сосульками свисали из-под скуфьи, подхватил корзину с трепещущим рыбьим серебром и враскорячку стал подниматься к избе. Сидор Хломыга остался в лодке. Ежась от сырого холода, он неторопливо перебирал снасти.

— На печку не клади снасти-то, погубишь, на чердак неси, там проветрит, — сказал поп Леонтий и поспешил в избу.

— Знаю без тебя, — буркнул Сидор.

С недавних пор расстался он с чеботной палатой и стал служить у старшего священника Леонтия. В нарушение всяких правил поп тайно приплачивал ему денег за службу. Тут-то и сплоховал Сидор Хломыга. Славился он по обители справедливостью и честностью, но зазвенело в мошне серебро, и от прежнего Сидора ничего не осталось. Сделался наушником и за это получал от попа Леонтия еще и еще… А сегодня тайком ловили рыбу в братском озере, грабежом, значит, занимались. Однако Сидор чуял, что не только свежей рыбки захотелось отцу Леонтию, что-то иное замыслил священник…

Поп Леонтий, обогнав Игнашку, первым заскочил в избу, схватил кочергу, разгреб жар в печи.

— Кабы согреться, отец Леонтий, — несмело произнес Игнашка, ставя корзину на лавку.

— Рыбку надо поначалу чистить, потом греться.

— Да ить продрог до костей.

— Сидор тоже озяб, однако дело делает.

Игнашка вздохнул, вытащил из-за голенища ножик.

— Мелковата рыбка попалась. Надо было на другое озеро идтить, где шшуки водятся.

— А куды нам больше-то. И этого не съедим. Наварим, нажарим, напарим, остатнее куды денем?

— Неужто за два дня не осилим?

Поп Леонтий сощурился:

— А кто тебе сказал, что мы тут два дня будем сидеть?

— Дак ить недельная очередь наша послезавтра наступает…

— То моя очередь, а твоя завтра. Служить станешь не со мной.

Игнашка-пономарь, одурело глядя на священника, почесал щеку, переступил хлюпающими сапогами.

— Чтой-то я не уразумею…

— Уразумеешь. Ты у меня понятливый.

Игнашка расплылся в дурацкой ухмылке до ушей, унес корзину на порог, заскрипел ножом по чешуе.

От горшка с ухой, от противней с жарким потек по избе вкусный запах. Все трое потянулись к столу. Поп Леонтий возвел очи горе, наскоро прочитал молитву, благословил трапезу. Уселись. Игнашка с Сидором нажимали на пиво, поп Леонтий цедил квасок, заедал жареной рыбкой, шумно обсасывая косточки…

Игнашку все мучило, почему священнику вздумалось отсылать его служить кому-то. Однако помалкивал, знал, что, только начни спрашивать, старик взбеленится, отругает, еще и плетью может огреть. А плетка у отца Леонтия крученая и всегда при себе.

Поп Леонтий расчесал бороду, выгреб рыбьи кости.

— А ну-ка, чада мои, поведайте, кто из священнослужителей ныне у архимандрита в чести.

Игнашка еще рот раскрывал, а Сидор уже:

— Окромя Геронтия, быть некому. Даже тебе, отец Леонтий.

У попа сделалось скорбное лицо.

— Ох, верно баишь, Сидор. Хучь я и духовный отец архимандрита, а не мне почет. Истину баишь, сын мой. Бывало, при отце Илье, царство ему небесное, жили припеваючи. Строг был Илья, непереносен порой, да нас, стариков, жаловал. Теперя же младые иноки в чести, безнравственные бражники. Старую веру забывают, того и гляди станут служить по новым служебникам. А надоумливает на это архимандрита черный поп Геронтий.

— Полно, так ли уж? — усомнился Сидор.

Поп Леонтий недовольно сверкнул глазками.

— Ведаю доподлинно, потому как яз есмь духовный отец владыки. Возвысился Геронтий над всеми нами. А кто он был до пострига? Обыкновенный подьячий чебоксарский. Сидючи в приказах да в губных избах, учился лукавству. Заносится златоуст своей грамотностью, тщится нашего брата за пояс заткнуть, в уставщики попал. Ты говоришь — «полно»! Вот погодите, возьмет он весь монастырь за глотку, наплачетесь, обратит он вас в никонианскую веру…

Игнашка переводил выпученные глаза с отца Леонтия на Сидора, его так и подмывало сказать свое. Наконец не выдержал:

— Надо с Геронтия спесь сбить!

— Молчи! — цыкнул на него поп Леонтий — Молчи! Ты меня слушай, а сам нишкни.

Игнашка захлопнул рот, вобрал голову в плечи.

— Так-то лучше, — сказал отец Леонтий, — завтра чуть свет явись пред старцем Савватием, пади в ноги и проси слезно: служить-де у отца Левонтия боле невмоготу, замучил вовсе. Клепай на меня. Да с умом клепай-то. Чуешь? Языка особо не распускай. Проси, моли келаря, пущай сам али другой властью поставит тебя на службу к Геронтию.