Томас Стриблинг - Мегафон

Толстяк отломил кусок маисовой лепешки и окунул в чашку с подогретым вином, — оба лакомства были специально для него приготовлены главным поваром ресторана.

— Каридиус, подумавши, я прихожу к заключению, что дал вам неправильный совет по поводу выбора помещения. Я рассуждал как южанин. А членам Конгресса-янки — вовсе не требуются помещения в нижнем этаже.

— Почему? — спросил Каридиус, которому объемистый мистер Бинг с каждой встречей нравился все больше и больше.

— Потому что вы, депутаты-янки, имеете политических заправил, которые ценою известных услуг могут гарантировать вам переизбрание. Вы заплатите, что полагается, и дело в шляпе. На Юге нам недостает системы. Конечно, имеется одна-другая политическая машина, но работают они со скрипом и перебоями. Слишком много зависит от каприза избирателей. На Юге тоже можно покупать голоса, сколько вам угодно, но нельзя добиться, чтобы они были поданы. Вот почему моя канцелярия в первом этаже. Там мои избиратели могут видеть меня воочию. И что же получается? А то, что у меня совсем не остается времени для ознакомления с разными законами, которые вносятся в Конгресс и за которые мне приходится голосовать. Я так занят тем, чтобы удержать свое место, что не могу заниматься делами. Поэтому сейчас в нашем национальном законодательстве первую скрипку играет Север.

Тут член Конгресса Бинг осушил чашку с подогретым вином, вытащил толстые золотые часы и торопливо провел салфеткой по губам:

— Сейчас ко мне должна притти некая миссис Сассинет…

Фамилия Сассинет показалась Каридиусу знакомой.

— Кажется, ко мне эта особа тоже придет. Мисс Литтенхэм читала мне вчера телеграмму, в которой какая-то миссис Сассинет просит принять ее в два часа.

— У меня она будет в час, — сказал Бинг. И, немного подумав, окинул взглядом зал ресторана и подозвал официанта: — Джордж, попросите, пожалуйста, мистера Девиса подойти к нашему столику.

Когда достопочтенный мистер Девис подошел к их столику, толстяк спросил:

— Девис, получили ли вы вчера телеграмму от некой миссис Сассинет с просьбой принять ее в три часа пополудни?

Мистер Девис улыбнулся и разгладил старомодные рыжие усы — кроме него еще только три члена Конгресса носили усы. Правду сказать, этим усам Девис приписывал успех своей продолжительной политической карьеры. Они выделяли его среди всех прочих кандидатов, добивавшихся депутатского кресла в его округе.

— Вас беспокоят лавры Шерлока Холмса, или вы попросту перлюстрируете мои письма?

— Логический вывод, только и всего, — пояснил мистер Бинг. — Эта миссис Сассинет хочет видеть меня в час, Каридиуса в два часа, а вас — в три…

— Нет, в четыре, — поправил мистер Девис.

— Да, разумеется, в три — очередь Оскара Девиса, который стоит в алфавите раньше вас. Какое благородное патриотическое рвение! Целый день учить нас, какие законы следует проводить в Конгрессе. О, женщина, женщина! Советчик и друг! Целительница бесчисленных житейских недугов! Живое напоминание о потерянном рае и провозвестница грядущего эдема!.. — Он снова взглянул на свои часы и торжественной поступью вышел из ресторана, дабы принять миссис Сассинет в условленный час.

Достопочтенный Генри Ли Каридиус докончил свой завтрак и в сопровождении своего коллеги Девиса направился к лифту сквозь толпу туристов, группировавшихся вокруг женщин-гидов; затем они вступили в темный полукруглый зал заседаний. Там стоял неумолчный гомон.

Стенографистки, протоколист, председатель палаты разместились в восходящем порядке на фоне американского флага, спускавшегося с галлереи, отведенной для представителей прессы. Человек сто членов Конгресса расхаживали по залу, болтая, раскланиваясь и перекликаясь. Среди общего гула человек, которого никто не слушал, выкрикивал что-то с невысокой кафедры. В двух шагах от оратора стоял репортер «Ведомостей Конгресса» и, напряженно вслушиваясь, насколько позволял окружающий шум, стенографировал речь, которая должна была появиться в «Ведомостях».

— Господин председатель, — возопил оратор, заклинающим жестом простирая руку. — Надеюсь, мне не придется повышать голос, чтобы быть услышанным!

Председатель, восседающий на самом верху сооружения, подведенного под галлерею прессы, ударил тяжелым молотком по железной доске. Раздался резкий металлический звон.

— Джентльмены, к порядку!

На мгновение шум утих, и депутаты обратили взоры на своего в прямом смысле слова высокопоставленного председателя. С одной из средних скамеек кто-то крикнул:

— Господин председатель, ставлю вопрос о кворуме!

Председатель снова стукнул молотком:

— Джентльмен ставит вопрос о кворуме.

Оратор перестал кричать, вытер пот со лба и стал дожидаться проверки кворума. С полдюжины подростков-курьеров выскочило в курительную, и через три-четыре минуты в зал потоком влились депутаты, слегка растрепанные и неприглаженные, повертелись немного по залу и снова отхлынули в курительную.

Кворум был на минуту установлен, оратор отпил глоток воды и продолжал выкрикивать:

— И я спрашиваю членов Конгресса, внесших этот билль, чем он отличается от принятого палатой билля № 67 819 546, который он повторяет буква за буквой, параграф за параграфом, повторяет все слабые места, все бессмыслицы, недостатки и грубые погрешности билля № 67 819 546, внесенного два года назад, вот с этого самого места, на котором я сейчас стою, нашим прозорливым Солоном, нашим неподкупным патриотом, нерушимым оплотом американских свобод, всеми нами оплакиваемым достопочтенным Эндрью Бланком?

Высокие ноты, на которых оратор закончил этот период, вызвал со стороны находившихся поближе членов Конгресса рукоплескания, которые автоматически разлились по всему полукругу скамей. Оратор вытирал лицо, пока рукоплескания не затихли, затем выбросил вперед руку и вопросил:

— Зачем нам сейчас повторять нелепости Эндрью Бланка? Его билль не снизил военных прибылей! Почему же некоторые члены Конгресса полагают, что предлагаемая бледная, обесцвеченная копия этого образчика законодательной беспомощности достигнет цели?! — Он потряс кулаком и закончил с расстановкой: — Я требую… зубастого билля! Сто миллионов отягощенных налогами американцев требуют, чтобы жирной омерзительной пиявке, присосавшейся к политическому организму, не давали больше отъедаться на трупах американских героев!

Неожиданный оборот его речи вызвал новые хлопки со стороны депутатов, слонявшихся между рядами кресел.

Лидер палаты прервал частную беседу со своим соседом и крикнул:

— Почему вы сами не внесете билль, который пришелся бы вам по вкусу? Вы-то не вносили билля, сокращающего военные прибыли!